И. Г. Степаненко (1951-2018),
старший научный сотрудник

 

В Царском Селе имя Дж. Кваренги произносится постоянно и привычно — его произведения являются частью повседневной жизни, которая протекает здесь в окружении построек зодчего: Александровского дворца, павильона Концертный зал, Кухни-руины, парковых мостиков. Много раз отмечено особое свойство Царского Села (как и Санкт-Петербурга) — оживлять тени прошлого: оставшиеся материальные памятники восстанавливают «жизненный фон» ушедших эпох, а документы и, особенно, письма дают возможность живо почувствовать самих людей, ощутить бурление их жизни. Поэтому так интересно и важно, когда словно из небытия возвращаются бесценные источники, и луч памяти выхватывает из темноты забвения живые и горячие мгновения.

Сохранилось немало писем Кваренги — его переписка была чрезвычайно обширной[1]. Однако письма последних лет, приоткрывающие глубокие и горестные переживания зодчего, являются редкостью. Но и среди них ранее не опубликованные два письма к графу С. Р. Воронцову стоят особняком, потому, что они — последнее, что известно из переписки гениального архитектора[2].

Почти сразу по приезде в Санкт-Петербург в мае 1779 г. Кваренги был удостоен звания первого придворного архитектора. По роду своих занятий и в силу своего общительного характера он находился в центре художественной и светской жизни и имел широкие знакомства, как в артистической, так и в аристократической среде. Он уже не мог, как в молодости, позволить себе думать только об искусстве и работать, «когда вся его одежда уже заложена и нет ни гроша, чтобы заплатить за обед»[3]. Чета Кваренги держала открытый дом; миловидная и грациозная супруга, синьора Кваренги, была принята при Дворе; все это требовало очень больших затрат.

Однако и в 1780-е гг. архитектор, чрезвычайно востребованный и заваленный заказами, постоянно был озабочен нехваткой средств, ибо семья существовала только на его заработки. В 1787 г., в разгар своей славы, сразу после строительства Эрмитажного театра, Кваренги просил разрешения «ввиду… многочисленной семьи и бед, вызванных болезнями»[4] поселиться в одном из апартаментов этого здания, в комнатах, обращенных окнами на Неву. Он получил разрешение, и занимал это помещение до конца дней.

Тем не менее, в 1791 г. немецкий скульптор И. Г. Шадо, навестивший Санкт-Петербург осенью, отметил, что здесь «иностранные художники находили в светской жизни, соревнуясь в элегантности дома и хорошего стола для друзей. Среди них первое место было за придворными архитекторами Кваренги из Бергамо и Тромбара из Пармы»[5]. Его тяжелая финансовая озабоченность оставалась скрытой, а на первый план выступал гостеприимный хозяин изящного дома — эрудит, тонкий ценитель музыки и литературы, имевший большую библиотеку. Были вещи, в которых отказывать себе он не считал возможным; в письмах друзьям Кваренги постоянно просил присылать книги, пользуясь любой оказией; он также интересовался музыкальными инструментами, со страстью собирал рисунки известных мастеров и другие произведения искусства.

Артистически-тонкая, богато одаренная натура Кваренги была очень чувствительной. Как и у любого талантливого человека, добившегося высокого положения, к тому же вспыльчивого и гневливого, хотя добродушного и отходчивого, у Кваренги было много недоброжелателей и завистников. Осложняло его жизнь и то, что он оставался неуступчивым во всем, что касалось его художественных принципов, и потому уже с самого начала своей деятельности, еще в Италии, нередко оказывался в состоянии конфликта с заказчиками. С годами жизненные неурядицы переносились все тяжелее. В 1788 г. чета Кваренги потеряла во время эпидемии сразу двух своих маленьких дочерей. Утрату восполнило появление на свет в 1789 и 1790 гг. сыновей — Федерико и Джулио. В 1793 г. при рождении еще одной дочери умерла любимая жена. Оставшись с пятью маленькими детьми, к уходу за которыми, говоря его собственными словами, был «был совершенно не приспособлен», по-прежнему чрезмерно заваленный работой архитектор сделал безуспешную попытку жениться. Оставив у себя новорожденную девочку, четырех детей он отправил в Италию. Здесь заботы о мальчиках взял на себя старший брат архитектора, адвокат. Девочек приютила бабушка — мать Кваренги, но вскоре сестры остались без попечения и были определены на воспитание в монастырь. Нетрудно представить, в каком напряжении держала Кваренги неустроенность его детей, однако ему не удавалось выбраться в Бергамо, и дети росли без отца. В 1796 г. Кваренги вновь женился на молодой и красивой женщине[6], но брак не удался. Надежда содержать детей на ренту, доставшуюся ему по наследству, не оправдалась, и в 1804 г. стареющий архитектор обратился с прошением на имя государя Александра I. Изображая свое «тягостное положение», «отец пятерых детей» писал: «…наследство после предков моих столь обременено долгом, что не токмо оно недостаточно к некоторому, по крайней мере, пропитанию детей моих, но даже едва может удовлетворить налогам, каковыми оно отягощено. Следовательно, одно получаемое мною по службе жалование доставляет мне и семейству моему пропитание»[7]. Кроме того, он обеспокоен судьбой подросших сыновей, и, чтобы они не попали в рекруты к австрийцам, просит императора принять их на русскую службу. В конечном счете, младший сын Джулио, в 1812 г. становится помощником отца. 

Встретился со своими детьми Кваренги лишь в 1811 г., когда приехал в Италию уладить дела с недвижимым имуществом и чтобы присутствовать на свадьбе младшей дочери — своей любимицы Катины[8]. Кваренги был восторженно встречен жителями Бергамо, как человек, прославивший своим искусством родной город. В здании Совета власти поместили, вместе с изображениями других известных земляков, его портрет. Италия в это время (с 1805 г.) являлась вассалом Франции и находилась под управлением пасынка Наполеона — Е. Богарне, поэтому по заказу города Кваренги выполнил проект триумфальной арки в честь императора, которого итальянцы в то время воспринимали как освободителя страны от австрийской интервенции. Россия же после Тильзитского мира 1807 г. являлась союзником Франции. Строительство арки, начатое после отъезда Кваренги, не было закончено, поскольку Наполеон пал, и в Италию вернулись австрийцы. В этот приезд, оказавшийся последним, 67-летний архитектор вступил в третий брак. Молодая женщины вышла за него по расчету, и очень скоро Кваренги «понял, что ошибся и не последовал вовремя советам своих друзей не заключать этого необдуманного брака», что его избранница не заслуживала его выбора и привязанности, причиной которых была «слишком преувеличенная его деликатность и романтичность»[9].

В начале 1812 г., в письме к шведскому посланнику К. Стедингу[10] Кваренги горько жалуется: «Мое путешествие в Италию было для меня фатальным не только из-за полного крушения всех моих дел, но в особенности из-за дурного поведения детей моих, которые продали и рассеяли всю коллекцию моих старинных рисунков, а также книг, а Катина, которая подавала такие надежды и так была хорошо воспитана, тоже ничего не сделала и вышла замуж, будучи весьма осведомленной»[11]. Он сетует на то, что, несмотря на благосклонность к нему императора, не может обратиться к нему за помощью в своих трудных обстоятельствах, поскольку не находится никого, кто бы решился помочь архитектору и «сообщить о состоянии его дел Его Величеству». О своем петербургском окружении Кваренги пишет, что «зависть приводит к тому, что они мне всюду служат дурную службу» и «надо быть готовым ко всяким неприятностям со стороны всяких возвысившихся людей»[12]. Откровенность письма к Стедингу позволяет предполагать, что Кваренги связывала с ним дружба и, возможно, старинное знакомство — еще со времен молодости, когда в 1775 г. архитектор исполнил рисунок саркофага для шведского короля Адольфа Фредерика II; в дальнейшем контакты со Швецией, где его высоко ценили, продолжились. В 1796 г., на девять лет раньше, чем избрание членом в Императорскую Академию, Кваренги стал членом Королевской Академии искусств Швеции; в 1810 г. зодчий составил для К. Стединга проекты загородного дома и конюшни.

Вскоре на Кваренги обрушились новые несчастья. В феврале 1812 г. Наполеон издал декрет, согласно которому все итальянцы обязаны были возвратиться из России на родину. Кваренги был не в состоянии выполнить это требование, и в сентябре 1813 г. последовал страшный и незаслуженный удар: архитектору был вынесен приговор о гражданской смертной казни и конфискации имущества, а его портрет удалили из здания Совета. Не помогло даже то, что строительство триумфальной арки в честь Наполеона по его проекту было в разгаре. Этот удар выбил почву из-под ног, и даже два года спустя Кваренги продолжал проклинать «корсиканскую собаку».

В эти годы Кваренги как архитектор отходит на второй план. С началом царствования Александра I строительство в столице возобновилось с большим размахом, но уже другие зодчие возводили грандиозные архитектурные ансамбли. Кваренги оказался почти в стороне от этого процесса, оставаясь во всеоружии своего мастерства. По поводу авторских чертежей храма-памятника 1812 г. (ГЭ) И. Э. Грабарь справедливо написал, что «они исполнены с таким потрясающим совершенством, столь уверенной „стальной“ рукой, что почти непостижимо, как их мог сделать человек, которому перевалило за семьдесят»[13] (и которого, вдобавок, называли «слепнувшим»). Отточенное мастерство архитектора сохранялось, но пережитые несчастья подорвали его внутренние силы и лишили душевного подъема, необходимого для создания подлинно великих произведений. Измученный потерями и разочарованиями, окруженный недоброжелателями, страшно одинокий и душевно озябший, он не мог не видеть, что отношение к нему неуклонно меняется. Он, привыкший к постоянным перегрузкам, страдал от уменьшения востребованности и искал заказов, деликатно предлагая в дар многочисленным знакомым свои виртуозно исполненные рисунки и проекты. Трудно представить степень тогдашнего его душевного дискомфорта, если даже современные исследователи повторяют, что Кваренги на рубеже веков «пережил уже и свое время, и свою славу»[14], и что 1812–1817 гг. были «годами его творческого угасания»[15]. Наверное, сам архитектор с этим бы не согласился, но для восстановления внутреннего равновесия, необходимого для творчества, он остро нуждался в отдыхе и дружеской поддержке.

Кваренги черпает душевные силы в воспоминаниях своей юности, старается общаться с людьми, относящимися к нему с уважением и симпатией. В основном, это иностранные подданные, которые охотно заказывают ему проекты. Главным образом, это англичане, со многими из которых у него сложились теплые сердечные отношения. Последним его осуществленным проектом в Санкт-Петербурге становится перестройка в 1814 г. английской церкви (фактории).

Как кажется, лучшие воспоминания молодости Кваренги также связаны с англичанами, а после разочарований последних лет с Англией начинают связываться и надежды на будущее, поскольку среди подданных этой страны у него много добрых знакомых и старинных друзей. В Риме, где Кваренги находился с 1762 г. и приобрел авторитет знатока античности, страстного последователя А. Палладио, его хорошо знали. Среди иностранных художников, для которых Рим стал местом паломничества, англичан в те годы было особенно много – около двух тысяч. Кваренги снискал среди них особую популярность, т. к. его творческие искания были созвучны английскому палладианству, ставшему ведущим художественным направлением — патрицианская архитектура Палладио отвечала склонности английской аристократии к изысканной простоте. В Кваренги видели лучшего продолжателя художественных идей этого крупного мастера итальянского Возрождения. Как сообщает В. И. Пилявский, «путешествие на север Италии Кваренги совершил с английскими сотоварищами» в 1771 г.[16], и в Венеции он оказался в кругу художников английской колонии. В Италии Кваренги много проектировал по поручению английских заказчиков: в 1769 г. выполнял проекты особняков и рисунки каминов, в 1772–1774 гг. спроектировал капеллу и алтарь для лорда Арунделя (графа Уордура). Аббат Торп сообщал о том, что Кваренги «постоянно нанимают как наши лучшие английские архитекторы, так и другие, чтобы поправлять и приукрашать их проекты. Кваренги часто сопровождал знакомых английских путешественников по Риму. Он получал заказы от многих английских «законодателей вкуса». На прошлой неделе он получил из Лондона заказ на три больших загородных дома и на три более мелкие здания». Он также проектировал «самый великолепный дворец в Англии» для лорда Хагерстона графа Нортумберленда, оценившего истинный талант Кваренги задолго до его триумфов[17].

В тяжелом для Кваренги 1812 г., когда Россия и Англия, после временного разрыва 1807 г., вернулись к прежним дружеским отношениям, и при участии Швеции подготавливался русско-английский договор, в английском обществе нарастало восторженное отношение к русской армии и русскому народу. Этот восторг усиливал и симпатии англичан к старому архитектору, дружеское тепло, по-видимому, вносило в его жизнь столь необходимый комфорт и отогревало в холоде светского Санкт-Петербурга.

Свет на жизнь Кваренги в это время проливают публикуемые ниже письма С. Р. Воронцову[18] — самому популярному русскому послу в Англии, который к этому времени вышел в отставку, но сохранил как свое влияние, так и связи. Они с Кваренги были сверстниками.

Первое письмо, написанное энергичным изящным почерком, датировано 7 апреля 1812 г. Характерно, что Кваренги настолько погружен в свои дела, что ни словом не упоминает о недавнем тяжелом ранении под Бородиным единственного сына Семена Романовича — Михаила, которым были обеспокоены другие корреспонденты старого графа, спешившие выразить ему свою поддержку. Кваренги пользуется отъездом в Англию племянника Воронцова (по-видимому, юного графа Воронцова-Дашкова[19]), чтобы поблагодарить за доброе отношение, которое от имени графа выразил ему племянник, и уверить в своем неизменном уважении и признательности за внимание, какие граф оказал ему в свое время в Санкт-Петербурге (в 1780–1782 гг., по приезде Кваренги в Россию, и в 1802 г., когда Семен Романович с дочерью Екатериной единственный раз приезжали на родину). Он отослал графу первый том альбома гравированных чертежей своих петербургских построек с авторскими комментариями — альбом вышел в свет, потому что «Двор постоянно побуждал его завершить эту работу». Кваренги передал также несколько гравюр из второго тома, о котором написал, что работа идет медленно из-за нехватки средств и называл причину — упадок его семьи в Италии по причине неудачных «спекуляций» брата и ужасного поведения сыновей, не объясняя, в чем оно заключалось. Вероятно, не без надежды на возможный заказ, он просит показать гравюры с чертежей дворца князя А. А. Безбородко барону Сент-Эленсу (ранее — Фитц-Герберту)[20] и засвидетельствовать ему свое уважение. Далее, в письме говорится о намерении Кваренги «посетить до своей смерти Англию, которую он рассматривает как свою вторую родину», где надеется «засвидетельствовать свое почтение» как самому Воронцову, «так и графине Пемброк — его дочери Екатерине Семеновне — хозяйке прославленного поместья Уилтон. Об этом желании Кваренги раньше не было известно.

Второе письмо, переданное через английского генерального консула Бейли, датировано 7 апреля 1815 г. (из контекста следует, что этому письму предшествовали другие письма — между графом и архитектором существовала переписка). За прошедшие два с половиной года почерк старого итальянца изменился, что свидетельствует об ухудшившемся здоровье. Кваренги прямо говорит о своем бедственном положении и проклинает повинного в этом «корсиканского пса» Бонапарта, который в это время как раз высадился на юге и двигался на Париж, чтобы взять реванш. Он сообщает, что более не рассчитывает на то, чем владеет в Италии, но собирается, если Бог отпустит ему еще времени для жизни, окончить свои дни в Англии, где рассчитывает застать тех людей, с которыми он был дружен в Санкт-Петербурге, и которые «чтили его уважением и дружбой»[21]. Он хочет возобновить отношения со своим «старинным и истинным другом», «товарищем по занятиям» Т. Харрисоном[22], просит графа передать тому свои новости и порицает английскую нацию за небрежное обращение с его «редкостным талантом», засылая его в удаленные от столицы края[23] (Харрисон был родом из Ричмонда, где после своего выхода в отставку проживал и С. Р. Воронцов)[24].

Кваренги смиренно и безнадежно говорит также о том, что больше не надеется на осуществление своих проектов, заказанных ему императором Александром I — храма в Москве, Большого театра и целого ряда других, понимая, что «нынешние времена требуют совсем других проектов». Он посылает некоторые свои «безделицы», по-видимому, рисунки или акварели и гравюру из числа предназначавшихся для второго тома, который так и не удалось издать. Он вспоминает об А. А. Безбородко, память о котором дорога и ему, и Воронцову, и о блистательном «синклите» ушедших деятелей времени Екатерины II, имея в виду не только российских министров, но и иностранных посланников, которые образовывали вокруг императрицы дружный хор в годы общероссийского подъема. Свое письмо старый архитектор заканчивает пожеланием «да освободит нас Господь от этого изверга», не зная, что совсем скоро грядет Ватерлоо, равно как и того, что ему предстоит прожить на свете еще около двух лет, но так и не увидеть ни Англию, ни всех тех людей, мысль о которых утешала его на закате жизни.

***

Приложение 1

Monsieur le Comte

Profitto della partenza del suo Sig. Nipote, che mi onora della sua stima e della sua amicizia, per rinovarle que sentimenti di rispetto e di riconoscenza che dal primo momento ch’ebbi l’onore di fare la Sua conoscenza le ho consacrati e che mi seguiteranno ben presto nella tomba, memore sempre di tutta la bonta ed attenzioni che mi ha onorato a Pietroburgo. Colgo quest’occasione ancora per farle tenere un esemplare del primo tomo d’alcune mie Fabriche eseguite a Pietroburgo, che non avrei mai publicato se la Corte a diverse riprese non m’avesse incitato a farlo, senza pero incoragirmi in alcuna maniera ne sollevarmi almeno in parte di tante spese da me fatte per tale lavoro, Vostra Eccelenza vi trovera qualche stampa sciolta entro il libro che deve servire per il secondo tomo, che va lentamente avanzando per mancanza di mezzi non tanto per le circonstanze attuali di qui, ma molto piu per la quasi totale rovina della mia familia in Italia cagionata dalle cattive speculazioni del fratello e della pessimissima condotta de miei figli che m’hanno tutto dissipato. Io sarei quanto mai obligato a lei se volesse mostrare a Lord Ste Elen avanti Mr. Fitzerber le stampa dela casa del Principe Bisbarodka, che le era tanto amico e presentarle li miei rispetti. Io sono sempre nell’intenzione di passare avanti di morire in Inghilterra, che riguardo sempre come mia seconda patra, e per aver l’onore ancora di fare la mia Corte a Vostra Eccelenza, ed alla Sig. Contessa di Pembroc sua rispima figlia. Vedo che m’abuso troppo della sua bonta e del suo tempo troppo prezioso, ma la doni questo piccolo sfogo del mio cuore ad una persona che le e tanto attacata e che tanto lo stima e lo ama, e che con li sentimenti della piu alta stima e considerazione ha 1’onore di dirsi

Di Vostra Eccelenza

II V.E Dev. Servo II Cav. Iacopo Quarenghi 

Li 29 Settembre 1812

Господин граф[25],

пользуюсь отъездом Вашего племянника[26], который мне засвидетельствовал Ваше уважение и дружбу, чтобы вновь сказать о тех чувствах уважения и признательности, которые у меня возникли со времени нашего знакомства и которые я сохраню до могилы, как память о Вашей доброте и внимании, что оказали Вы мне в Петербурге[27]. Пользуюсь этой оказией, чтобы передать Вам экземпляр первого тома чертежей некоторых моих построек, осуществленных в Петербурге[28], которые я едва ли бы когда-нибудь опубликовал, если бы Двор не побуждал меня работать над ними. Ваша Светлость найдет тут несколько гравюр, которые предназначены для второго тома, последний идет медленно из-за отсутствия средств, причиной чему не столько нынешние обстоятельства[29], сколько почти полное разорение семейства моего в Италии, случившееся из-за неудачных спекуляций брата[30] и дурнейшего поведения сыновей моих[31]. Я был бы Вам чрезвычайно обязан, если бы Вы соизволили показать лорду Сент-Эленсу, прежнему господину Фитц-Герберту[32], гравированные чертежи дворца князя Безбородко[33], с которым он был столь дружен, и засвидетельствовали бы ему мое почтение. Я постоянно пребываю в намерении посетить до смерти Англию, которую неизменно считаю своей второй родиной, также и для того, чтобы лично засвидетельствовать мою глубочайшую признательность Вам и графине Пемброк, высокочтимой дочери Вашей[34]. Боюсь, что, (говоря так), рискую злоупотребить добротой и драгоценнейшим временем Вашим, но, да простится эта маленькая слабость моего сердца к лицу, к коему оно столь привязано и коего остаюсь

Вашего превосходительства 

Всепокорнейшим слугою 

Кав(алер) Джакопо Кваренги 

29 сентября 1812 г.

***

Приложение 2

Eccelenza

Profitto dell’occasione della partenza per Londra del signor Bayley Console Generale della sua nazione per presentarle li miei rispetti, e nel medesimo tempo rinnovarle la mia riconoscenza per tante obbligazioni che le professo e che Vostra Eccelenza per un si lungo corso d’anni m’ha tanto distinto ed onorato che giammai saranno cancellati dal mio cuore. Vostra Eccelenza dalle cose che arrivano potra giudicare quale debba essere la mia situazione, e molto piu conoscendo li principi e la maniera di pensare della nazione Italiana per il Cane Corso, che Dio abbia sempre in abominazione sin a tanto che il Diabolo se lo porti seco. Io non conto piu sopra 1’Italia ne su la successione di mio Padre ne su quel poco che ancora possiedo in Italia ma se Dio mi lascia ancora gualche giorno a vivere, ora ch’ ormai sono vicino alli Settanta un anno di finire i miei giomi in Inghilterra dove mi losingo ch’ancora ritrovero le medesime persone che m’hanno onorato a Pietroburgo della loro stima e della loro amicizia e io oserei pregare quanto mai Vostra Eccelenza se potesse mandare delle mie nuove al mio antico e vero amico e compagno dei miei studi il Sigr. Harison, che lo compiango tanto per essere confinato in parti tanto lontane dalla Capitale a impiegare il suo raro talento, la mi permetta Sigr. Conte che le dica che un tal procedere non fa troppo onore al buon gusto d una si gran nazione. Io non conto piu su l’esecuzione d alcuno de miei progetti ordinatemi da Sua Maesta, cioe della Chiesa a Mosca e del gran Teatro, le circonstanze attuali esiggono altri progetti ben differenti, e Dio ce la mandi buona. Io non voglio piu abusarmi della pazienza di Vostra Eccelenza ne del suo tempo, non avendo voluto caricare troppo il Sigr. Bayley, con i primi Vascelli che partiranno mi pigliero la liberta di farle passare qualche mia bagatella e qualche Rame che era destinato per il secondo tomo delle mie fabriche ed ella gia aveva letto quelle ch’ebbi Гonore di scriverle nell’ultima mia e mi tengo a quella. Dov’e ora li nostro buon Principe Alexander Andreich, e tutto quel rispettabile sinedrio di si gran Ministri? Certamente non saressimo ove siamo attualmente. Iddio sia quello che ci liberi da questo mostro, con li sentimenti del piu grande rispetto ed attacamento ho 1’onore di dirmi dell’

Eccelenza Vostra

Il devot. V.E. Servo

Il Cavaliere Quarenghi

Li 7 Apte 1815

Ваше Превосходительство,

пользуюсь отъездом в Лондон генерального консула вашей нации господина Бейли[35], чтобы засвидетельствовать Вам свое почтение и вновь выразить свою признательность, которую я навсегда сохраню в сердце своем, за все, чем я обязан Вам и чем Вы, Ваше Превосходительство, долгие годы меня оделяли и чтили. По событиям, которые происходят, Вы, Ваше Превосходительство, можете судить, каково должно быть мое положение, гораздо более разумея принципы и образ мысли итальянцев касательно корсиканского пса, коего да возненавидит Господь, доколе черт его не приберет[36]. Что касается Италии, то я более не рассчитываю ни на свою долю из наследства отца, ни на то немногое, чем я там владею[37], но, если Бог отпустит мне еще сколько-нибудь дней жизни — а мне нынче почти 71 год — свои дни я окончу в Англии, где я льщу себя надеждой застать еще тех людей, которые чтили меня в Петербурге уважением и дружбой[38], и осмеливаюсь просить, не сможете ли Вы, Ваше Превосходительство, передать мои новости моему старинному и истинному другу и товарищу по занятиям Харисону[39], а также и то, что я очень горюю, что его заслали в столь удаленные от столицы края, где и употребляют его редкостный талант, и, да позволит мне господин граф сказать, что поступать подобным образом немного делает чести хорошему вкусу такой великой нации. Я более не надеюсь на осуществление некоторых своих проектов, заказанных мне Его Величеством: храма в Москве[40] и Большого театра[41], равно как и на то, что будут выполнены другие проекты, самые разные[42] — нынешние обстоятельства требуют совсем других проектов, и да пребудет Бог к нему (Его Величеству. — Авт.) в этом благосклонным. Не хочу более злоупотреблять ни терпением, ни временем Вашего Превосходительства, но скажу еще, что, не желая излишне обременять господина Бейли, позволю себе с первыми отходящими судами переслать Вам некоторые мои безделицы и в их числе одну из гравюр, которая предназначалась для второго тома моих построек[43], Вы уже знаете, поскольку я имел честь писать Вам об этом в последнем письме и намерение мое не изменилось.

Где-то сейчас наш добрейший князь Александр Андреевич[44], и весь этот уважаемый синклит столь блистательных министров? Что бы ни сваливалось на нас, главное, что мы живы, да освободит нас Господь от этого изверга[45], с чувствами самого глубокого уважения и привязанности честь имею называться Вашего Превосходительства слугою  

кавалер Кваренги

7 апреля 1815