Музей-заповедник «Царское Село» приобрел на аукционе редкий образец черкесского седла конца XIX – начала XX века. Этот предмет станет частью экспозиции Ратной палаты – он будет выставлен в разделе, посвященном роли казачьих войск в Первой мировой войне.

– Это седло – образец северо-кавказской работы высокого качества, оно прослужило своему хозяину долгий срок. Заметна хорошая работа как в конструкции предмета, так и в его декоре, но не наблюдается ярко выраженных национальных мотивов в орнаменте. Поэтому можно утверждать, что седло могло принадлежать состоятельному всаднику, состоявшему на службе в казачьих войсках Кавказского региона, – говорит хранитель фонда «Кареты» ГМЗ «Царское Село» Ирина Бредихина.

Традиционной формы деревянный арчак (твердый каркас) седла с высокими округлыми луками (выступами) обтянут темно-коричневой кожей. Луки отделаны крупными накладками белого металла, покрытыми черненым, хорошо проработанным узором растительного характера.

Так называемые черкесские седла были предметом конской амуниции, которая традиционно производилась в Черкесии и Кабарде – регионах, с давних времен занимавшихся коннозаводством. Этот тип седла признавался самым легким и удобным как для лошади, так и для всадника в условиях боя и длительных походов и широко распространился в Северном Кавказе. 

Основа седла – деревянный арчак (ленчик) – опирается двумя седельными полками на спину лошади, не касаясь ее позвоночника. У седла довольно узкие луки с закругленным верхом, причем более широкая задняя лука плавно отогнута назад. Высокое седло придавало свободу посадке воина, за переднюю луку всадник мог держаться при выполнении приемов джигитовки, а низкая задняя лука не мешала повороту в седле и возможности отстреливаться на скаку. 

Поверх арчака находилась мягкая кожаная седельная подушка, набитая шерстью. С обеих сторон к седлу прибивались крыльца, а ниже, на кожаных ремешках укреплялись тебеньки (куски кожи, украшенные тисненым орнаментом) для защиты голени всадника от пота лошади.

Черкесские стремена имели специфическую форму «стаканчика» – настолько узкого, что приходилось опираться на них только носками, что делало излишним наличие каблуков на обуви. Погоняли лошадь только резким хлопающим звуком, издаваемым с помощью тонкой плети с кусочком кожи на конце, «так как, по мнению черкесов, боль, причиняемая лошади шпорами или тяжелою ногайкой, утомляет ее совершенно без нужды». 

После путешествия в 1839 году на Кавказ корреспондент лондонской газеты «Таймс» Джон Лонгворт писал о том, что по достоинству оценил преимущества черкесского седла: «Черкесы поворачиваются в нем с величайшей легкостью и могут, подобно парфянам, стрелять назад на полном скаку, а также, держась за передний деревянный выступ, могут перегнуться почти под брюхо своего скакуна и на полном карьере поднять все что угодно с земли». Он отмечал, что черкесское седло было в два раза легче турецкого и в три раза – европейского, что было большим преимуществом.

Качество и конструктивные особенности черкесских седел высоко ценились и пользовались большим спросом у казаков. Условия жизни диктовали казакам, служившим на Кавказе, необходимость перенимать тип одежды, вооружения, способы ведения боя у горцев. «Казаки весьма уважают черкесские седла, и стараются снабжать себя оными в рассуждении отменной легкости и ловкости» – писал в 1823 году историк Кавказа Семен Броневский. 

В производстве седел участвовали мастера нескольких специальностей: седельщики изготовляли деревянные арчаки, у шорников приобретали кожу для оклейки седла, ремни, тебеньки и подушки, а металлические детали – у кузнецов и серебряников. Местные особенности определялись и орнаментальными мотивами декора.

Изделия местных мастеров продавались по высокой цене на многочисленных ярмарках и в лавках Кубанской области, где их главными покупателями были строевые казаки. Многие мастера уходили из родных мест в крупные города, выгодно работая на такой «внешний» спрос, более не придерживаясь строгих традиций в украшении седел.

Музей выражает благодарность сотруднику Государственного исторического музея Виктории Веселитской и сотрудникам Государственного Этнографического музея Владимиру Дмитриеву и Ирине Ткаченко за помощь с атрибуцией предмета.