О, ВСТРЕЧА, ЧТО РАЗЛУКИ ТЯЖЕЛЕЕ…
О событиях февраля 1944 года в Екатерининском дворце

Автор: М.П. Лебединская,
начальник издательского отдела

24 января 1944 года в 12.30 части 56-й стрелковой дивизии Ленинградского фронта в результате решительного наступления освободили город Пушкин. Над зданием Лицея был водружен красный флаг. Взору освободителей представилась страшная картина: «…В разбитом городе ни души, дома превращены в руины, развалины, вокруг полыхали пожары, торчали пни там, где некогда шумели кронами вековые деревья пушкинских парков. Город был мертв»[1]. Академик Игорь Грабарь писал в те дни: «Никогда мир не был свидетелем таких чудовищных разрушений. Впервые в истории они производились преднамеренно, планомерно»[2].

На следующий же день после освобождения группа сотрудников дворцов-музеев и художников была направлена для осмотра разрушенных дворцов и парков под Ленинградом. Позднее А. И. Зеленова, директор Павловского дворца, вспоминала, что в Пушкине их сначала обрадовало то, что все дворцовые здания и павильоны целы, и даже заметны попытки фашистов на свой лад как-то «благоустроить территорию»: в частности, на появившемся в годы оккупации кладбище перед Александровским дворцом газоны были обрамлены поребриком из кирпичей, окрашенных известью, а перед главным входом насыпан курган, увенчанный «изломанными молниями из черного металла» (рунический символ СС. – М.Л.). Что касается залов Александровского дворца, то они были «страшно захламлены и загажены», но ценнейшая архитектура Кваренги, к счастью, сохранилась. «В Екатерининском дворце в пробитые зеркала над каминами воткнуты трубы из стоящих прямо на паркетах печей-времянок. В знаменитой “Табакерке” («Табакеркой» назывался кабинет императрицы Екатерины II, стены которого были отделаны стеклянными пластинами.– М. Л.) вся нижняя часть стен, чуть ли ни на метр от пола, отколота. Уникальные плафоны выдраны клочьями».

В письме от 31 января 1944 года к А. М. Кучумову, директору Центрального хранилища музейных фондов пригородных дворцов-музеев (объединившего вывезенные из пригородных дворцов коллекции), который находился в то время в Новосибирске, Зеленова подробно описывает увиденное в пушкинских парках. По ее словам, удалось вовремя разрядить авиабомбы под Камероновой галереей, что сохранило памятник неразрушенным. Агатовые комнаты не только не пострадали, но и были «дополнены»:

«У бандитов там было кино, и они соорудили из остатков сгоревшей Растреллиевской части эстраду и балкон, украшенные с чисто “арийским вкусом”: вперемешку и наличниками из анфилады… и китайскими деталями. Целы церковь и все камероновские залы, если можно назвать “целостью” разбитые вдребезги на уровне “арийского” роста стены (но то, чего не достать было с пола молотком, – уцелело)»[3].

Это письмо свидетельствует о том, что на конец января 1944 года парадные залы на половине Екатерины II в южной части дворца и личные апартаменты императрицы, занимавшие Зубовский флигель (все — творения Ч. Камерона), хотя и были повреждены, но сохранили свою уникальную отделку. Тем трагичнее звучат строки письма, датированного уже февралем того же года. «…Если при первом нашем коллективном осмотре мы еще успели посмотреть на искалеченные, но еще не уничтоженные залы Камерона (табакерка, спальня, столовая), видели антикамеры с вырезанными в лапшу плафонами, то теперь (после вторичного взрыва бомб замедленного действия) уцелели изо всей внутренней отделки Дворца — только “часть” большого зала Растрелли, да нижний этаж с грудами навоза и обломками коронационных карет, в которых ездили фрицы (залы первого этажа были конюшней)…»[4].

Что же случилось в этот короткий период с залами, созданными гением Камерона, чудом уцелевшими после страшного «хозяйничанья» в них оккупантов и полностью уничтоженными уже после изгнания врага?..

Частично ответ на вопрос дают воспоминания подполковника Б. И. Кончаева, руководителя операции по спасению Екатерининского дворца[5]. Вот что он пишет: «Во втором часу ночи 1 февраля 1944 года на командном пункте штаба противопожарной службы города раздался тревожный звонок. Звонил телефон прямой связи Смольного. Дежурный по штабу Ленинградского фронта по линии войсковой связи получил сообщение о большом пожаре Екатерининского дворца в городе Пушкине, несколько дней назад оставленном фашистскими захватчиками. Военный Совет фронта обратился к пожарной охране с просьбой оказать возможную помощь и спасти дворец от полного уничтожения огнем»[6]. Был сформирован сводный отряд в составе десяти команд, состоявших из самых квалифицированных экипажей, который сразу же направился по Московскому шоссе к Пулковским высотам. Руководство всей операцией было возложено на заместителя начальника управления пожарной охраны города и противопожарной службы МПВО подполковника Б. И. Кончаева.

Взору подполковника предстала страшная картина. Горел второй этаж главного корпуса дворца, огонь перешел в Зубовский флигель. Единственный насос располагался на озере. Двумя стволами бойцы 31-й пушкинской пожарной команды пытались сдержать огонь, но в сторону Зубовского не было брандмауэра, и огонь ушел на чердак. Пустыми глазницами чернели оконные проемы дворца, рамы были выломаны, часть стен обрушена, зияли огромные отверстия обрушенных перекрытий. Центральная парадная лестница оказалась разрушенной до основания. Стены залов, ободранные до кирпича, только кое-где сохранили обломки золоченых барельефов…

Огонь полыхал на втором этаже двусветного зала (Третьей Антикамеры. – М. Л.). В огне оказались парадные Арабесковый и Лионский залы, так же как и чердак Зубовского флигеля. Пламя выбивалось из окон второго этажа в сторону Собственного садика.

Большой зал дворца площадью 846 кв. м — жемчужину творчества Растрелли — тоже не пощадили враги: его украшенные зеркалами продольные стены, прорезанные двадцатью четырьмя стеклянными дверями и окнами верхнего яруса, были оголены; золоченая резьба сорвана; на полу валялись обломки украшений; наборный паркет на три четверти разобран, плафонная роспись сохранилась только над половиной зала. (Позднее сохранившиеся элементы нарядного убранства сыграли важную роль при реставрации интерьера). «После беглого осмотра задача казалась ясной: все, что не уничтожили оккупанты, должно быть сохранено. Нельзя было допустить перехода огня из антикамер в Большой зал. Должны быть приложены все усилия, чтобы остановить его в залах антикамер»[7].

Расчеты прибывших экипажей протянули магистральные рукавные линии от насосов, установленных на озере; к окнам второго этажа приставили выдвижные лестницы; с крыши спустили спасательные веревки, по которым уже можно было поднимать рукава. На чердаке Третьей Антикамеры боевой расчет пушкинской пожарной команды своими стволами сдерживал огонь, стараясь не допустить его на чердак Большого зала.

Пожарным не каждый день приходилось тушить пожары дворцов, подобных Екатерининскому. Тут оказались свои, особые, сложности.

«Восемнадцатиметровый пролет между стенами дворца был перекрыт деревянными балками очень крупного сечения. Подшивка, черный пол и пол чердака представляли собой массу хорошо просушенной древесины, которая с треском горела, поднимая клубы искр. Большие пустоты в перекрытиях, достигающие полуметра, служили путями распространения огня — путями, скрытыми и очень труднодоступными для тушения»[8].

Внезапно раздался грохот и треск: в ближайшей к Большому залу Первой Антикамере рухнули два звена перекрытий. Весь боевой расчет пушкинской 31-й команды оказался в завале. Не успела осесть пыль, как все пожарные, независимо от частей, бросились на спасение товарищей. С помощью ломов оттащили от стен обвалившуюся перегородку. Вскоре из-под завала были извлечены двое пожарных, к счастью, оба без особых повреждений. Через минуту, придя в себя, они сразу же принялись помогать товарищам. А под обвалом оставались еще двое — заместитель начальника команды и помощник командира отделения. Несколько минут — и оба извлечены из-под обломков. Без сознания, с тяжелыми ожогами шеи и рук. Медицинской помощи на месте не оказалось. Не было ее и в городе. Раненых на машине отвезли в ближайший госпиталь.

И вдруг, вспоминает подполковник, дворец огласил крик: «Беда!» На первом этаже Зубовского флигеля были обнаружены три тысячекилограммовые авиабомбы. Второй этаж горел, и, если огонь перекинулся бы на первый, мог произойти взрыв такой силы, что ни от корпуса, ни от людей ничего бы не осталось! Отправили за минерами, вывели людей, оставили одного ствольщика в первом этаже подавать воду и смачивать перекрытия.

Трактор с саперами прибыл через 40 минут. При помощи веревок и салазок через окна бомбы были вытащены, погружены на сани и увезены вглубь парка.

Весь остаток ночи, утро и день пожарные боролись с огнем. К вечеру из Ленинграда стали прибывать на смену свежие подразделения. Их ожидала тяжелая работа по разборке завалов и полной ликвидации пожара в Зубовском флигеле дворца.

Только на третьи сутки операция была завершена полностью. Огонь был остановлен у стен, хоть и разграбленного, но частично сохранившего фрагменты архитектурно-декоративной отделки Большого зала дворца, что оставляло надежду на его будущее восстановление. Таким образом, в результате слаженных профессиональных действий Ленинградской пожарной команды «был предотвращен подготовленный фашистами взрыв авиабомб, сохранена значительная часть Зубовского флигеля»[9].

Версия о том, что немцы оставили во дворце «сюрпризы» с приспособлениями замедленного действия, что и вызвало возгорание, появилась сразу же после пожара. Но никогда не подтверждалось никакими документальными свидетельствами. В декабрьском журнале «Город (812)» была опубликована статья «Кто разрушил? Пушкин!»[10]. Из нее следует, что немцы действительно собирались уничтожить дворец перед отходом, взорвав по периметру дворца несколько авиабомб. «Однако замысел не был осуществлен. В первые же дни после освобождения Пушкина все эти заряды были обнаружены и обезврежены советскими саперами, чему есть доказательства в виде фотографий и свидетельств очевидцев. Никаких следов “зажигалок” замедленного действия ни до, ни после пожара обнаружено не было»[11]. Сами оккупанты спешно покинули Пушкин в ночь с 23 на 24 января, советские части вошли лишь спустя полсуток – поэтому ни о каких боях вокруг Екатерининского дворца и об атаке советских воинов, бегущих через Церковные ворота на плац (как видно на постановочных фотографиях, выполненных с кадров хроники), речи идти не может.

Автор статьи предполагает, что версия о тайно заложенном зажигательном устройстве была направлена на то, чтобы скрыть истинную, «прозаичную», причину пожара: «Последние дни января 1944 года были очень морозными. Температура достигала минус 20 градусов. Поэтому советские бойцы, разместившиеся под заледеневшими сводами Екатерининского дворца, разводили костры – нужно было как-то согреться. Вероятнее всего, неосторожное использование открытого огня в помещениях и послужило причиной пожара»[12]. Эта версия вполне имеет право на существование, если забыть о том, что не только Екатерининский дворец горел после освобождения, но и Павловский (24–26 января), и Гатчинский (26 января, через день после освобождения). Предположение, что и они загорелись по неосторожности советских воинов, выглядит странным по законам теории вероятности.

Картина разрушений южной части дворца была точно зафиксирована вернувшимся в апреле из эвакуации А. М. Кучумовым. Обратимся к его письмам от 27 и 28 апреля 1944 года, адресованным «коллективу научных сотрудников Пушкинских дворцов, эвакуированных в гор. Новосибирск»[13]. Начав осмотр города с Екатерининского дворца, Кучумов подробно описывает каждый его зал: Так, по его словам, Большой зал представлял собой «зрелище, достойное кисти Робера» (Робер Гюбер, 1733–1808 — французский художник, мастер классического пейзажа руин – М. Л.); Первая Антикамера «…сгорела на 70 %. Крыши нет, на полу груда железа, балок и кирпича»; в других Антикамерах «сгорело всё. Провалы на первый этаж»; Арабесковый зал стал «неузнаваем… Голубое небо вместо крыши… груды горелых балок и изувеченного огнем железа… Резьба со стен исчезла… Живопись панно превратилась в черные траурные арабески…»; Лионский зал превратился «в самую мрачную комнату. Крыши нет, Совершенно черные стены…»; в Китайском зале «тоже картина пожарища»; в комнатах Екатерины «нет никаких следов былой отделки…».

В наши дни почти незаметны те страшные разрушения, которые принесла война царскосельским паркам и дворцам. Миллионы туристов каждый год любуются их неповторимой красотой. Но процесс реставрации не останавливается ни на один день. Открытие в юбилейном для Царского Села 2010 году восстановленного Арабескового зала, реставрация Лионского зала вселяют надежду на то, что мы когда-то увидим хотя бы часть тех изысканных интерьеров, созданных шотландцем Ч. Камероном для императрицы Екатерины Великой в южной части дворца и в Зубовском флигеле, сильно пострадавших во время оккупации и уничтоженных во время страшного пожара, случившегося во дворце уже после освобождения!

 

[1] Зеленова А. И. Статьи, воспоминания, письма СПб., 2006. С. 142.

[2] Памятники искусства, разрушенные немецкими захватчиками в СССР. Сборник статей.
М, 1948. С. 3.

[3] Зеленова А. И. Указ. соч. С. 132

[4] Там же. С. 142

[5] Скрябин М. Е., Кончаев Б. И. Огонь в кольце. Л., 1989.

[6] Там же. С. 137.

[7] Там же. С. 141.

[8] Там же. С. 143.

[9] Там же. С. 145.

[10] Орлов Д. Кто разрушил? Пушкин! // Город (812). 2012. № 39 (192) от 11 декабря.

[11] Там же. С. 30.

[12] Там же.

[13] Кучумов А. М. Статьи, воспоминания, письма. СПб., 2004. С. 91–97.