7 декабря 2024 г. в Москве прошла презентация книги А. Г. Мосякина «Миф о Янтарной комнате. Расшифрованное проклятие».

С сообщением о многолетних поисках следов исчезновения уникального памятника XVIII в., вывезенного нацистами из Екатерининского дворца-музея осенью 1941 г., автор книги выступил на XXX Царскосельской научной конференции, которая прошла в музее 25–27 ноября 2024 г.

С любезного разрешения А. Г. Мосякина мы публикуем несколько глав книги, в которых на основе документальных источников подробно излагается версия автора об истории бытования Янтарной комнаты в последние месяцы войны в Кёнигсберге и в первые послевоенные годы.

Александр Георгиевич Мосякин — известный историк-архивист и публицист, в прошлом — журналист, искусствовед и геолог-нефтяник. В конце 1980-х гг. под патронатом председателя Советского фонда культуры академика Д. С. Лихачёва занялся проблемой перемещенных культурно-исторических ценностей. Автор первых в СССР публикаций в журналах «Огонек», «Наше наследие», газетах о распродажах в 1920–1930-е гг. советским руководством сокровищ Эрмитажа, Гохрана и пригородных дворцов-музеев Ленинграда, о созданном большевиками Антикварном экспортном фонде, о подделках работ П. Н. Филонова в Русском музее и др.

Автор книг «За пеленой янтарного мифа. Сокровища в закулисье войн, революций, политики и спецслужб» (М., 2008), «Жемчужное ожерелье Санкт-Петербурга», «Страсти по Филонову», «Ограбленная Европа» (все — СПб., 2014), «Янтарная комната. Судьба бесценного творения» (СПб., 2015), «Фальшивки и мистификации: от искусства до политики» (СПб., 2016, 2020, 2022; М., 2024), «Судьба золота Российской империи в срезе истории. 1880–1922» (М., 2017), «Прусское проклятие. Тайна Янтарной комнаты» (СПб., 2018, 2020), «Ограбленная Европа. Сокровища и Вторая мировая война» (М., 2018, 2021), «Золото Российской империи и большевики. 1917–1922 гг. Документы с комментариями и анализом: в 3-х т.» (М., 2021), «Страсти по Филонову» (СПб., 2020), «Эпоха и личность: Анатолий Михайлович Кучумов» (СПб., 2021), «Путь ислама. От Пророка до Еврохалифата» (М., 2021, 2023) и др.

Документы и материалы, опубликованные автором, использованы во многих документальных фильмах ведущих российских телеканалах.

Предметом особого расследования автора является судьба Янтарной комнаты, загадочно исчезнувшей в конце Второй мировой войны. Результатом его кропотливой тридцатилетней работы стал этот материал, где на строго документальной основе кратко изложена драматическая история похищения и исчезновения величайшей национальной реликвии России.

***

Александр Мосякин

Тайны Янтарной комнаты без тайн

Нет ничего тайного, что не сделалось бы явным,
и ничего не бывает потаенного, что не вышло бы наружу.

Евангелие от Марка. 4:22

 

- От автора -

В мировом контексте Янтарная комната –– главный артефакт русской культуры, наша «Джоконда», которую знают в разных уголках мира, но ее судьба являет собой интригующую загадку, над которой бились многие люди, как малоизвестные, так и такие, как Юлиан Семёнов и Жорж Сименон. В конце Второй мировой войны «восьмое чудо света» как в воду кануло. Многим, пытавшимся проникнуть в загадку его исчезновения, это стоило жизни. Тайна Янтарной комнаты стала поистине проклятой. Я прикоснулся к ней в 1989 г., и над ее разгадкой бился более 30 лет. Работал в архивах, ездил по местам событий, опрашивал свидетелей, вел переписку. Судьбоносным оказалось мое знакомство с легендарным ленинградским музейщиком А. М. Кучумовым (1912–1993), который до войны был научным сотрудником Екатерининского дворца-музея и следил за состоянием Янтарной комнаты, а после войны возглавлял правительственные комиссии по поискам похищенных гитлеровцами культурных ценностей, и главным объектом его исканий была Янтарная комната. Он мне рассказывал, с сожалением, что сокровища не нашел, умалчивая о том, что главную его тайну узнал давно, но вынужден был молчать.

О том, что Анатолий Михайлович был посвящен в тайну века, я ничего не знал. Но, работая в 2011 г. с личным архивом Кучумова в ЦГАЛИ Санкт-Петербурга[1], неожиданно нашел документы, которые пролили свет на судьбу исчезнувшего сокровища. Через три года я их опубликовал в книге «Жемчужное ожерелье Санкт-Петербурга», а потом и в других своих книгах[2], по которым было снято несколько документальных фильмов на ведущих российских телеканалах. Однако мнения читателей и зрителей разделились. Одни приняли изложенную мной информацию, другие категорически отказались ее принять, требуя дополнительных доказательств. Они были – в архивах КГБ СССР. Получив, наконец, к ним доступ, я нашел доказательства фактов, ранее найденных в архиве Кучумова и изложенных в моих книгах. И теперь, располагая всей документальной базой, могу рассказать правду о драматической судьбе национальной реликвии России, сосредоточившись на ее ключевых моментах во время Великой Отечественной войны и обстоятельствах загадочного исчезновения. Но начну с предыстории.

- Политический дар -

Янтарный кабинет был создан в начале XVIII в. группой прусских архитекторов, скульпторов и янтарных дел мастеров, по замыслу придворного зодчего И. фон Гёте[3]. Первоначально –– для украшения дворца королевы Шарлотты[4] в Шарлоттенбурге. После смерти королевы в феврале 1705 г. янтарными панелями хотели облицевать галерею в Ораниенбурге, а затем прусский король Фридрих I[5] повелел собрать из янтаря кабинет в Большом королевском дворце в Берлине. Совокупно работа шла двенадцать лет, но создать Янтарный кабинет не успели. В феврале 1713 г. Фридрих I скончался, а взошедший на прусский трон Фридрих Вильгельм I интереса к проекту отца не имел. Из составленной особой описи видно, что «только часть [янтарных] панно была закончена, всё остальное представляло собой отдельные детали будущей отделки и просто куски янтарного набора»[6]. Бесхозные янтарные панели разных размеров и полуфабрикат сложили в берлинском Цейхгаузе[7]. Потом часть панелей доставили в королевский дворец и собрали из них небольшой янтарный интерьер в Табачной коллегии нового короля. Бог весть, как сложилась бы их судьба, если бы не «дипломатический случай».

В 1712 г. Пётр I, направлявшийся к своим войскам в Померанию, встретился в Берлине с Фридрихом I, надеясь найти союзника в войне против шведов (ил. 1). Еще в 1697 г., путешествуя по Европе, Пётр встречался с Фридрихом, тогда еще брандербургским курфюрстом, и подарил ему украшенный алмазами золотой скипетр, с которым тот через четыре года короновался на прусский трон. Такое не забывается, и потому через 15 лет два монарха встретились как старые друзья. А в перерыве между переговорами и застольями прусский король показал гостю находившиеся в его дворце панели Янтарного кабинета. Дворец и янтарные панно произвели на Петра неизгладимое впечатление. В Берлине Пётр I познакомился с придворным архитектором А. Шлютером и пригласил его в Санкт-Петербург, куда тот вскоре приехал, участвовал в постройке нескольких петербургских дворцов и в 1714 г. умер. Шлютер говорил царю о Янтарном кабинете, распаляя его интерес. Пётр мечтал оный заполучить, дабы украсить им Кунсткамеру –– хранилище всяких редкостей, которые русский царь свозил со всего света. И тут такая возможность представилась.

Фридрих Вильгельм I помимо жадности отличался страстью к военному делу, за что получил прозвище «солдатский король». Он пустил накопленные отцом богатства на военные нужды, обобрал народ, создал одну из крупнейших в Европе армий и решил прибрать к рукам Померанию, для чего нужно было заключить военный союз с Россией против Швеции, в котором нуждался и Пётр I. А чтобы прочнее скрепить этот союз, Фридрих Вильгельм решил подарить Петру части Янтарного кабинета, которыми русский царь любовался в бытность на троне его отца. И когда в ноябре 1716 г. на встрече двух монархов в Габельберге был заключен военный союз Пруссии и России, царь Пётр получил то, о чем втайне мечтал. Вдобавок Фридрих Вильгельм Iподарил ему увеселительную яхту «Либурника», славившуюся роскошью отделки. Пётр на радостях написал жене: «Катеринушка, друг мой сердешнинкой, здравствуй! О здешнем объявляю, что наш приезд сюда не даром, но с некоторою пользою. <...> Король подарил меня изрядным презентом яхтою, которая в Посдаме зело убранная, и кабинетом янтарным, о чем давно желали»[8].

Пётр не остался в долгу. Зная об увлечении прусского короля великанами, из которых тот формировал свою гвардию, в июле 1718 г. он отправил ему в дар «пятьдесят пять человек больших гренадеров, толикое число и так больших, колико и в землях моих до сего времени мог найти», а также построенную в Санкт-Петербурге баржу, токарный станок и кубок «нашей собственной ручной работы». Пётр просил Его Королевское Величество «сей малый презент братски принять». В ответном письме прусский король в самых лестных выражениях благодарил своего «любезнейшего брата, кума и друга». Такие «презенты» Пётр посылал Фридриху Вильгельму I регулярно, а тот из каждой партии русских великанов отбирал самого крепкого и заказывал с него портрет в парадном прусском мундире для украшения залов дворца Шарлоттенбург в Берлине[9]. Три из этих портретов при Николае I оказались в Зимнем дворце, а в советское время их передали в Екатерининский дворец-музей Детского Села (ныне г. Пушкин)[10].

- Русское чудо света -

Судьба Янтарного кабинета была решена. Вскоре янтарные панели и детали убранства были упакованы в 18 больших ящиков и морем отправлены в Мемель (ныне Клайпеда), где по приказу Петра I их ожидала специальная миссия во главе с обер-гофмаршалом П. М. Бестужевым-Рюминым, чтобы доставить драгоценный груз санным путем в Россию. Непогода не позволила сразу сделать это, и только весной через Курляндию (с остановкой в Риге) обоз с деталями Янтарного кабинета под надежной охраной отправился в столицу Российского государства.

В начале июля 1717 г. ценный груз прибыл в Санкт-Петербург, где его встретил столичный генерал-губернатор светлейший князь А. Д. Меншиков и разместил в своем роскошном дворце на Неве (ил. 2).По сему поводу 5 июля Меншиков отправил в Париж депешу Петру I, где сообщал: «Кабинет ентарный Вашему величеству от короля прусского подаренный я пересматривал и поставлен в ящиках тех, в коих привезен, в большой палате[11], где собираются гости, в котором гораздо немного или почти мало, чтоб попортилось. Некоторые маленькие штучки повыпадали, однакож заклеить, а хотя б иных и не было, то можно вновь вставить. Истинно сказать, что самая диковинка, которой на свете подобной не видал»[12]. Так состоялась первая в России экспозиция частей Янтарного кабинета, которые выставили вдоль стен Большой (Ассамблейной) палаты Меншиковского дворца и произвели их первую реставрацию, подклеив и заменив выпавшие в дороге детали[13].

В Меншиковском дворце Янтарный кабинет находился, по меньшей мере, до конца октября 1717 г., когда царь Пётр вернулся в Россию из второго европейского турне. Подарку прусского короля он был очень рад, но смонтировать Янтарный кабинет не смог. Не хватало важных деталей (соединявших янтарные панели пилястр, их не успели собрать), но главное – не было подходящего по размерам зала. А посему с конца 1717-го по 1743 г. Янтарный кабинет в разобранном виде лежал в служебных помещениях старого Летнего дворца, построенного для Петра I А. Шлютером.

В ночь с 25 на 26 ноября 1741 г. в результате дворцового переворота на русский трон взошла дочь Петра Великого Елизавета. Императрица развернула в Санкт-Петербурге и его окрестностях грандиозное строительство с целью придать столице имперский блеск. Воплощает ее замыслы в жизнь придворный обер-архитектор  Франческо Растрелли (ил. 3) – сын приехавшего в Россию при Петре I итальянского скульптора, создавший ряд построек в Курляндии и на Украине, но гениально раскрывшийся в Санкт-Петербурге. Императрица поручает ему перестроить прежний Зимний дворец[14] и обновить его парадные интерьеры, используя «имеющийся в ведомстве Камерцалмейстерской конторы Большой Янтарный кабинет, каков он в своем состоянии находится, для убирания в Зимнем Ея Императорского величества доме покоев, в которых Ея Императорское величество жительство иметь соизволит… Для исправления починки онаго, по наилучшему искусству благоволите употребить итальянца Мартелли»[15].

Растрелли и янтарных дел мастер Мартелли справились с поручением императрицы, создав в обновленном Зимнем дворце парадный зал, каких не было в Европе. Зодчий преобразил «прусский» Янтарный кабинет, вставив вместо недостающих янтарных пилястр узкие зеркала в рокайльных золоченых рамах, которые купили во Франции. В наличии было только три янтарные рамы, а для нового зала нужно было четыре. Узнав об этом, прусский король Фридрих II, добивавшийся расположения русской императрицы, приказал срочно изготовить янтарную раму, которая в ноябре 1745 г. прибыла в Северную столицу в сопровождении янтарного мастера Я. Зура и заняла свое место в «русском» Янтарном кабинете, где места стыков панелей украсили зеркальные пилястры, а в янтарных рамах место старых зеркал заняли картины немецкого художника И.-Ф. Гроота. В январе 1746 г. в обновленном третьем Зимнем дворце рядом с опочивальней императрицы появилась янтарная «аудиенц-камора», превращенная в зал официальных приемов, где Елизавета Петровна принимала важных иностранных гостей, поражая их окружающей красотой.

Однако в Зимнем дворце Янтарный кабинет пробыл недолго. Весной 1743 г. тщеславная императрица решила создать в Царском Селе на месте старого дворца Екатерины I новую летнюю парадную резиденцию, которая своим величием и блеском затмила бы знаменитые резиденции европейских монархов. Строительство она поручила Растрелли, и зодчий гениально воплотил желание императрицы, построив на высокой террасе 330-метровый великолепный дворец. Необычайным великолепием отличались и дворцовые интерьеры, «нанизанные» на Золотую анфиладу[16] роскошных залов с Большим тронным залом посредине, украшенным гигантским (около 900 кв. м) плафоном «Триумф России». А рядом императрица решила разместить полюбившийся ей Янтарный кабинет из Зимнего дворца.

Солдаты гарнизона перенесли на руках янтарные панели из Санкт-Петербурга в Царское Село, где в конце 1755 г. по проекту Растрелли и под надзором мастера Мартелли Янтарная комната была собрана. Так как площадь зала Большого Царскосельского дворца (96 кв. м) кратно превышала площадь прежнего Янтарного кабинета, то Растрелли пришлось создать совершенно новый парадный интерьер. Композиция Янтарной комнаты стала трехъярусной. Нижний ярус составляли цокольные панели высотой 0,87 м с вензелями Фридриха I и прусскими орлами. Средний (главный) ярус включал восемь больших стенных янтарных панелей высотой 3,7 м, разделенных на четыре части для удобства сборки. Эти панели Растрелли отделил 24 двойными зеркальными пилястрами в резных золоченых рамах, а в центре зеркал-пилястр он поместил золоченые бронзовые бра. Янтарный вензель Елизаветы Петровны украсил большую раму, подаренную императрице Фридрихом II. Верхний ярус стен (аттик) был затянут холстом и расписан под янтарь художником И. Бельским. Поверх росписи зодчий разместил пышные резные рамы, гирлянды цветов и фигуры купидонов, поддерживающих вазы. Два роскошных резных десюдепорта оформили двери по оси Золотой анфилады.

На стенах среднего яруса вместо картин Гроота Растрелли поместил в янтарных рамах четыре панно, выполненные в начале 1750-х гг. во флорентийской «Мастерской твердых камней» выдающегося камнереза и гравера Л. Сириеса. Панно были выполнены из разноцветных мраморов и полудрагоценных камней в технике флорентийской мозаики по эскизам художника Дж. Дзокки и изображали аллегории пяти человеческих чувств. Они органично вписались в янтарный зал, увенчанный плафоном венецианского художника Ф. Фонтебассо «Мудрость, охраняющая юность от соблазнов любви». Наборный паркет из ценных пород дерева, созданный по рисункам В. И. Неелова завершал убранство зала.

Растрелли блестяще выполнил возложенную на него работу, но для присмотра за янтарем нужен был опытный специалист. Гофинтендантская контора пригласила из Пруссии янтарных дел мастера Ф. Роггенбука, занявшего в 1758 г. должность хранителя Янтарной комнаты. Под его руководством и по велению императрицы Екатерины II в 1760-е гг. бригада прусских и русских мастеров завершила сборку Янтарной комнаты, дополнив ее деталями, объединившими интерьер. По рисунку Роггенбука был изготовлен изящный угловой консольный столик для часов. У стен стояли наборные комоды русской работы[17] и китайский фарфор. А в застекленных витринах, стоявших в простенках между окон, размещалась одна из лучших в Европе коллекций янтарных изделий XVII–XVIII вв. немецких, польских и петербургских мастеров.

К 1770 г. работы по созданию Янтарной комнаты были завершены. В парадной резиденции Елизаветы I и Екатерины II появился истинный шедевр, и уникальность его состояла не только в материале, из которого он был создан, но и в его потрясающем эстетическом воздействии. На закате солнца Янтарная комната мерцала чарующим светом. Его испускали разнообразные по форме и фактуре кусочки янтаря желто-коричневой гаммы, сплетенные в сплошную мозаику, которую обогащали выполненные из более темного янтаря резные гирлянды и медальоны. Знаток сокровищ Русского императорского дома барон А. Е. Фёлькерзам[18] так описал ее в журнале «Старые годы» (1912, ноябрь): «Янтарная комната представляет смесь стилей барокко и рококо и является настоящим чудом не только по большой ценности материала, искусной резьбе и изяществу форм, но главным образом благодаря прекрасному, то темному, то светлому, но всегда теплому тону янтаря, придающему всей янтарной комнате невыразимую прелесть. Все стены зала сплошь облицованы мозаикой из неровных по форме и величине кусочков полированного янтаря, почти однообразного желтовато-коричневого цвета. Резными рельефными рамами из янтаря стены разделены на поля, середину которых занимают четыре римских мозаичных пейзажа с аллегорическими изображениями четырех из пяти человеческих чувств. Картины эти исполнены мозаикой из цветных камней и вставлены в рельефные янтарные рамы. Какой массы труда потребовало создание этого единственного в своем роде произведения!.. Несмотря на все технические затруднения, непрочный хрупкий материал отлично приспособлен к барочным формам орнамента; наряду с этим он украшает рамки и панно, барельефы, маленькие бюсты, разные фигуры, гербы, трофеи и т. п. Вся эта декорация производит одинаково приятное впечатление как при солнечном, так и при искусственном свете. Здесь нет ничего навязчивого, крикливого; вся декорация настолько скромна и гармонична, что иной посетитель дворца, пожалуй, пройдет по этому залу, не давая себе отчета в том, из какого материала создана облицовка стен, коробки окон и дверей и орнаменты на стенах. Больше всего напоминая мрамор, янтарная облицовка, однако, не производит впечатления холода и пышности, присущих мрамору, и при этом по красоте далеко превосходит облицовку из самого драгоценного дерева. Янтарная комната двухсветная и выходит тремя окнами до полу на площадь дворца. В простенках — зеркала, тоже до полу, в лепных золоченых рамах — рокайль. Посреди зеркал находятся золоченые бра, богато украшенные таким же орнаментом. Витрины под окнами полны всяких безделушек из янтаря; здесь имеются шахматные фигуры, табакерки, коробочки и т. п. На одной из стен янтарем выложены года 1709 и 1760, относящиеся к изготовлению и установлению Янтарной комнаты» (ил. 4).

Неописуемо хороша Янтарная комната была ночью, при горящих свечах, когда зеркала и кусочки янтаря искрились, отражали и многократно усиливали световые эффекты, создавая сказочную мистерию. Продумано было и местоположение комнаты: она находилась между грандиозным Большим залом (где устраивались пышные балы и приемы, участники которых могли любоваться янтарным чудом) и изящным Картинным залом, сплошь увешанным «картинами главнейших живописцев Италии». Там Елизавета Петровна, а позже и другие русские монархи вели важные переговоры, в ожидании которых иностранцы располагались в Янтарной комнате, вызывавшей всеобщее восхищение. 

Дочь Петра Великого и ее преемница Екатерина Великая добились своего. По изыску и роскоши убранства с Большим Екатерининским дворцом в Европе мог соперничать разве что Версаль, но там не было янтарного чуда. Более того, ни в одном из великолепнейших дворцов мира никогда ничего подобного не существовало. Так в России появилась величайшая национальная реликвия и уникальный шедевр искусства, который потом назовут «восьмым чудом света». Его подвергали мелкому ремонту. В 1830-х и в конце 1890-х гг. произвели капитальную реставрацию. Но, вопреки расхожему мнению, широкую известность Янтарная комната до Октябрьской революции (да и после) не имела. Она была частью императорского дворца, где бывали немногие. О ней знали специалисты, но простые люди, в лучшем случае, что-то слышали. Первая статья о Янтарной комнате вышла в 1877 г. в журнале «Русский вестник»[19]. Накануне 300-летия Дома Романовых вышло еще несколько публикаций, где описывалась или упоминалась Янтарная комната[20]. А в 1913 г. историк Царского Села С. Н. Вильчковский[21] составил для Николая II «Всеподданейший доклад о создании и реставрации Янтарной комнаты», где впервые подробно ее описал. Этот доклад погиб во время Великой Отечественной войны[22].

После Октябрьской революции, когда бывшие императорские резиденции превратились в «народные музеи», туда стали водить экскурсии, и широкие массы впервые увидели Янтарную комнату. Появились советские публикации о ней. Первую сделал в 1919 г. в голодном Петрограде Эрих Голлербах[23]. Янтарную комнату стали изучать специалисты, в том числе выдающийся минералог академик А. Е. Ферсман, отмечавший необычайные эстетические качества янтаря и сделанного из него дворцового интерьера[24]. О Янтарной комнате узнали за рубежом, прежде всего, в Германии, где уехавший из России Вильчковский опубликовал о ней статью[25]. В начале 1930-х гг., когда советское правительство распродавало культурно-историческое достояние России якобы для нужд индустриализации[26], интерес к Янтарной комнате проявляли немецкие антикварные фирмы. Тогда же была проведена последняя косметическая реставрация комнаты с подклейкой отпавших кусков янтарной мозаики. Капитальная реставрация намечалась на 1941 г., но провести ее не удалось. Реставрации помешала война.

- Почему Янтарную комнату не эвакуировали? -

Много лет назад писатель Е. В. Кончин в книге «Картины, опаленные войной» написал: «Оставление Янтарной комнаты является до сих пор самой глухой загадкой. Глухой, интригующей и какой-то зловещей». С этим трудно не согласиться. После войны музейщики, деятели культуры, советские официальные лица по-разному объясняли ее. Мы не будем углубляться в гипотезы, а констатируем несомненный факт: Янтарная комната почти три месяца стояла неразобранной, а шесть немецких солдат и офицер из строительного батальона вермахта за 36 часов ее разобрали и упаковали в 30 ящиков, которые грузовиками, а потом по железной дороге были доставлены сначала в Ригу, а оттуда в Кёнигсберг. Перед похищением янтарные панели укрепляла присланная в Пушкин бригада прусских мастеров, но это длилось несколько дней. Что мешало советским мастерам сделать то же самое и Янтарную комнату эвакуировать? Почему ее оставили летом 1941-го? Причин тому было несколько.

В 1936 г. по решению советского правительства в пригородных дворцах-музеях Ленинграда началась работа по отбору наиболее ценных произведений искусства, которые подлежали эвакуации в глубокий тыл в случае войны[27]. Секретный пакет с планом эвакуации, известным только директорам музеев и секретарям парторганизаций, хранился в директорских сейфах для вскрытия в час Х, а составляла эвакуационные списки специальная комиссия, куда входили известные искусствоведы (профессора Э. К. Кверфельд, С. П. Яремич и др.), представители Ленсовета и Дирекции музеев. В итоге из общего числа музейных предметов, находившихся тогда в пригородных дворцах Ленинграда (477 386 единиц), в эвакосписок был отобран и включен 4871 наиболее ценный экспонат. Для их вывоза была заготовлена тара и упаковочный материал, выделен железнодорожный транспорт, а народным комиссаром хозяйства РСФСР отведены эвакобазы в городах Горький и Сарапул. По этому эвакосписку летом 1941 г. проводилась эвакуация музейных ценностей. Янтарная комната в него не вошла, а значит, не подлежала эвакуации. 

Теоретически музейные работники могли на свой страх и риск демонтировать и вывезти янтарные панели, но практически сделать это было невозможно. В июле 1941 г. в пригородных дворцах-музеях Ленинграда были резко сокращены штаты. В штате Екатерининского дворца осталось всего пять сотрудников, а в соседнем Александровском дворце – двое, почти все – женщины. Что они могли сделать? Вес янтаря в стенных панелях составлял почти тонну, а с деревянной основой и того больше. Как их демонтировать и погружать, да и на что? К тому же самодеятельность в эвакуации не поощрялась.

Директор Павловского дворца-музея И. К. Микрюков проявил инициативу. Спасая летом 1941 г. собрание скульптур Павловского дворца и парка, он решил замуровать их в сводчатых дворцовых подвалах или зарыть в парке. Микрюков понимал, что горстка сотрудников музея (в основном женщины) не в состоянии вывезти тяжелые скульптуры, а спасти их от врага можно только спрятав на месте. Он их спрятал, и тем самым спас. Но это не предусматривалось предвоенным планом эвакуации, утвержденным правительством. За это «самоуправство» директора арестовал НКВД, обвинив в саботаже, что в условиях военного времени грозило расстрелом или десятком лет лагерей. Арестанта с трудом вызволила А. И. Зеленова, убедив чекистов в правильности действий директора. Микрюкова выпустили, но с директорства сняли и исключили из партии, а вместо него назначили Зеленову.

Этот случай отбил желание проявлять инициативу. Нет в плане эвакуации — значит, нет, и всё тут. Попытку демонтировать Янтарную комнату власти могли расценить как паникерство. 6 июля 1941 г. вышел указ Президиума Верховного Совета СССР «Об ответственности за распространение в военное время ложных слухов, возбуждающих тревогу среди населения». Он дал органам НКВД право вести «решительную борьбу с паникерами, провокаторами, болтунами и другими дезорганизаторами тыла и нарушителями общественного порядка». Вывоз Янтарной комнаты стал бы сигналом населению о том, что немцы скоро захватят город Пушкин, что вызвало бы панику, а за это инициаторов эвакуации по головке не погладили бы.

Беспокойство чиновников и музейных работников вызывало также состояние янтарных панелей, близкое к критическому. Их не ремонтировали почти полвека, слегка укрепив янтарную мозаику в середине 1930-х гг.

И, наконец, была еще одна причина, о которой знали немногие и предпочитали молчать. Перед войной была проведена генеральная инвентаризация пригородных дворцов-музеев Ленинграда, в соответствии с которой составили новый, существенно расширенный эвакосписок, куда должна была войти Янтарная комната. Но когда началась война, этого списка в сейфе директора Екатерининского дворца-музея В. И. Ладухина не оказалось. Дубликат эвакосписка хранился в кабинете начальника Управления культурно-просветительских предприятий (УКПП) Ленсовета С. К. Исакова, но и там его не нашли. Вот что поведала В. В. Лемус, во время войны спасавшая музейные сокровища в блокадном Ленинграде, а позже ставшая заместителем директора Екатерининского дворца-музея по научной работе: «Списки были составлены в 1936 году заведующими дворцами при участии авторитетных искусствоведов, представителей администрации и членов Ленгорислолкома. Но перечень вещей в них был очень коротким, так как включал только те экспонаты, которые считались тогда абсолютно уникальными. По всем ленинградским пригородным музеям — 4871, по дворцам-музеям г. Пушкина в списках числилось всего 276 предметов из Екатерининского дворца-музея и 7 предметов из Александровского дворца-музея. Позднее эти планы были пересмотрены в связи с тем, что в результате первой научной инвентаризации, проведенной в 1938–1940 гг., появились новые критерии оценки отдельных произведений (были обнаружены авторские подписи и другие данные для наиболее правильной атрибуции вещей). Перечень предметов, подлежащих эвакуации, значительно расширился. Однако к моменту возникновения реальной необходимости вывоза ценностей из Пушкина, ввиду нападения на Советский Союз фашистской Германии, эти списки оказались затерянными (выделено Лемус. – А. М.)»[28].

А вот что рассказал после войны А. М. Кучумов председателю Калининградского отделения Советского фонда культуры Ю. Н. Иванову: «Эвакуационные списки составлялись в 1936 году. Потом, в 1939–1940 годах, уточнялись. Но перед приходом немцев в Царское Село этих документов в горисполкоме вообще не оказалось»[29].

Заметим, что это были не просто списки, а реестр музейных ценностей, подлежавших во время войны эвакуации в глубокий тыл. Как же его могли потерять?! Не менее странным является и то, что в довоенной инвентарной книге Екатерининского дворца-музея, составленной по итогам инвентаризации конца 1930-х гг., янтарные панели вообще не значились. В книге есть запись: «Янтарный зал». Далее идет список экспонатов: комод, мозаики, предметы из янтаря, которые находились в зале, а описания главного сокровища –– янтарных панелей –– нет, они как бы отсутствуют! Это еще одна загадка, разгадку которой (вкупе с остальными) надо искать не в музейной сфере.

***

В Государственном архиве Российской Федерации (ГАРФ) хранятся документы, проливающие свет на эту загадку. Согласно им, расширенные эвакосписки, составлявшиеся перед войной в пригородных дворцах-музеях Ленинграда с ведома Ленсовета, должны были быть увязаны с общим планом эвакуации материальных ресурсов страны во время войны, который составлялся Генеральным штабом Рабоче-крестьянской Красной армии и утверждался правительством СССР. Перед войной нарком просвещения РСФСР В. П. Потёмкин дважды обращался в Генштаб РККА с ходатайством о пересмотре музейных эвакопланов. В одном из писем говорилось: «В 1939 г. Наркомпрос РСФСР обращался в Генштаб Красной Армии и в Совнарком РСФСР с просьбой дать указания о корректировке эвакоплана, на что получил устное указание впредь до получения специальных установок Генштаба к корректировке эвакоплана не приступать, т. к. в настоящее время Генштаб пересматривает вопросы эвакуации в целом. Никаких установок по этому вопросу от Генштаба Красной Армии и Совнаркома РСФСР Наркомпрос в 1939 и 1940 гг. не получал. Прошу Ваших указаний по вопросу о корректировке эвакоплана Наркомпроса РСФСР»[30].

Но ответ военного ведомства на запросы Наркомпроса РСФСР был отрицательным. А в начале 1941 г. военный отдел Ленгорисполкома уведомил УКПП Ленсовета, что «…пересмотр плана разгрузки Управлением может быть произведен только при общем пересмотре плана, что зависит от центральных правительственных органов, и о чем будут даны особые указания»[31]. Но их не последовало. Поэтому в начале войны ленинградские музеи должны были руководствоваться эвакопланом 1936 г., коим предусматривалась эвакуация 4871 музейного экспоната в восьми вагонах[32] за четыре дня. Предвоенные эвакосписки, составленные ленинградскими музейщиками и Ленсоветом, были изъяты НКВД или уничтожены. Ладухин и Исаков знали об этом, но молчали.

Началась эвакуация по «малому» эвакоплану, который музейные работники выполнили раньше срока. А потом им пришлось спасать сотни тысяч предметов разных габаритов и веса – кто как мог и на чем только мог. Многое удалось спасти, но бо́льшая часть национальных сокровищ России досталась врагу. К середине сентября 1941 г., когда пригороды Ленинграда заняли вражеские войска, из 180 228 памятников культуры и искусства, взятых на музейный учет во время предвоенной генеральной инвентаризации, 116 346 музейных экспонатов и почти все книги из дворцовых библиотек остались на оккупированной территории. Неимоверными усилиями музейных работников удалось спасти 63 882 предмета искусства –– треть ценностей пригородных дворцов-музеев Ленинграда. Часть из них во время войны была укрыта в подвалах Исаакиевского собора, а 55 вагонов с музейным имуществом (40 765 предметов) тремя эшелонами –– 1, 6 и 13 июля –– были отправлены в Горький, а оттуда в Новосибирск, куда музейные ценности прибыли 22 декабря 1941 г. — на 45-й день после отправления из Горького. До начала 1944 г. сокровища пригородных ленинградских дворцов хранились в Новосибирском театре оперы и балета. Два последних эшелона с музейными ценностями 20 и 22 августа 1941 г. ушли из Ленинграда в Сарапул (ил. 5).

Таким образом, вина за то, что эвакуация ценностей пригородных дворцов-музеев Ленинграда летом 1941 г. проводилась по далекому от реалий эвакоплану, хаотично, героическими трудами горстки музейных работников (в основном, женщин), лежит на Генштабе РККА, не составившем общий план эвакуации материальных ресурсов страны на случай войны. Эвакуация проводилась по приказу И. В. Сталина. Советским генералам, строившим планы наступательных операций «малой кровью на чужой территории», было не до того. Жертвой этого разгильдяйства стала и Янтарная комната, оставшаяся в Пушкине. В конце июня 1941 г. ее решили законсервировать. Вот что писал об этом А. М. Кучумов: «Никто не мог предвидеть тех страшных событий, которые произошли в июне 1941 года. В первый же день войны в музее развернулась работа по спасению уникальных художественных сокровищ –– эвакуация их в глубь страны и захоронение скульптурных произведений, которые невозможно было вывезти. Янтарную комнату тоже решили эвакуировать. Прежде чем приступить к снятию панно, для предохранения янтарной мозаики от возможного осыпания во время предстоящих работ ее заклеили тонкой бумагой. Однако пробное снятие одного узкого панно показало, что, несмотря на предосторожности и проклейку бумагой, мозаика отваливается от деревянной основы большими участками. Стало ясно, что снять янтарные панно без значительных повреждений не представляется возможным. Чтобы не подвергать памятник разрушению, по согласованию с представителем Ленгорсовета было принято другое решение –– произвести работу по консервации и защите янтарного убора комнаты на месте[33]. Для этого янтарные панно дополнительно заклеили марлевой тканью и закрыли чехлами из ватина. Окна Янтарного зала зашили двумя рядами толстых досок, а пространство между ними заполнили песком. Художественный паркет из цветного дерева тоже засыпали песком»[34].

Возле окон также поставили большие китайские вазы, наполненные водой. Любой военный инженер скажет, что это была консервация объекта на случай бомбежки. От прямого попадания бомбы она, конечно, не спасала, но в случае взрыва возле дворца песок между оконными рамами и вазы, наполненные водой, погасили бы ударную волну, а отвалившиеся кусочки янтаря упали бы в песок на полу. В таком виде Янтарная комната оставалась до середины сентября 1941 г., когда город Пушкин заняли немцы. Реликвию оставили, не имея возможности вывезти, хотя, по меньшей мере, один человек мог помочь это сделать.

В полночь 30 июня 1941 г. хранитель Александровского дворца-музея А. М. Кучумов уехал в Горький сопровождающим первого эшелона эвакуируемых из Ленинграда музейных ценностей и остался там встречать следующие (ил. 6). Перед отъездом он организовал эвакуацию ценностей дворца, чьи сотрудники, вместо предусмотренных эвакопланом нескольких экспонатов, вывезли более тысячи музейных предметов, фотоматериалов и документов, при отсутствии рабочих рук и транспорта. Помогли старые связи Анатолия Михайловича с местными пожарными, которых он уговорил в 1939 году снять алтарное полотно Ф. Бруни «Тайная вечеря» из подготовленного коммунистами к взрыву Екатерининского собора г. Пушкина. Потом Кучумов приглашал пожарных на экскурсии по Александровскому дворцу, которые сам водил. Они сдружились, и в первые дни войны пушкинские пожарные помогли сотрудникам Александровского дворца спасти музейные ценности. Эту историю мне поведал Кучумов, и она изложена в моих книгах[35].

А вот что Кучумов рассказал об эвакуации Александровского дворца писателю Ю. Н. Иванову: «В эвакуационные списки из множества ценнейших экспонатов было включено лишь восемь предметов… Мы же вывезли 800 предметов... Пожарные помогли»[36]. Перед самым отъездом Кучумов обошел дворец, срезал кусочки штофных обивок, обшивок мебели, оконных портьер, вклеил их в альбомы с интерьерными фото и создал бесценный документ для будущих реставраторов[37].

Пожарных можно было использовать и для эвакуации других пригородных дворцов-музеев, прежде всего, соседнего Екатерининского дворца. Находясь в Горьком, Кучумов был в курсе всего происходившего там. Он входил в состав комиссии, которая в конце июня приняла решение о консервации Янтарной комнаты, но по мере приближения линии фронта к Ленинграду понял, что реликвию надо спасать. Кучумов телеграфировал и звонил музейному начальству в Ленинград, настаивая на эвакуации Янтарной комнаты и убеждая, что сможет ее организовать. Но начальство запретило Кучумову покидать Горький, а когда он на свой страх и риск решил приехать в Ленинград, ему пригрозили трибуналом и сказали, что решение о консервации Янтарной комнаты принято «наверху» и отменить его ленинградские чиновники не в силах. Как мне рассказывал Кучумов, было указание из Москвы: Янтарную комнату до особого распоряжения не трогать. Об этом ему доверительно сообщил С. К. Исаков, в 1941–1944 гг. возглавлявший Управление культурно-просветительских предприятий Ленсовета. Однако документов, проливающих свет на эту историю, после войны Кучумов не нашел. Это были секретные документы, рассекреченные уже в наши дни, их суть мы изложили. Но в отношении Янтарной комнаты имело место еще одно обстоятельство.

- Упущенная возможность -

Поскольку общий план эвакуации материальных ресурсов СССР на случай войны Генштаб РККА не разработал, 27 июня 1941 г. вышел секретный приказ И. В. Сталина № 285-06/э об эвакуации «материальных, культурных и прочих ценностей». Согласно ему, началось невиданное в истории перебазирование советской промышленности с запада на восток, а в кладовые Гохрана и Госбанка СССР стали свозиться все наличные ценности, которые могли быть предметом продажи, банковского залога и других финансовых операций для нужд войны. В короткие сроки надо было собрать и оценить все финансовые активы страны: золотовалютные резервы, драгоценные и полудрагоценные камни, серебро, платину, жемчуг, цветные металлы, культурные ценности, природные ресурсы, меха, черную икру и прочее. Эта важная работа была поручена НКВД.

В государственный фонд обороны входили и музейные ценности, судьба которых определялась вышеназванным приказом Сталина. Они подразделялись на три категории: изделия из драгоценных металлов и камней (их при надобности надлежало свезти в Гохран); изделия из цветных металлов (медь, латунь, бытовая и художественная бронза); произведения изобразительного и декоративно-прикладного искусства, не вошедшие в первые две категории. Высокохудожественный янтарь (как и жемчуг) приравнивался к золоту, поэтому Янтарная комната являла собой не только уникальный шедевр искусства, но и ценный финансовый актив.

Перемещенные во время Второй мировой войны гигантские культурные и материальные ценности разделялись на две категории: драгоценные металлы (золото, платина, серебро) и всевозможные культурно-исторические предметы, составлявшие особую категорию «ценного имущества» (assets), которое во время войны и после широко использовалось в финансовых целях (для валютной продажи, банковского залога, гарантий под эмиссию ценных бумаг и пр.). За счет продажи награбленного золота и assets Германия финансировала войну. Значительную часть награбленных гитлеровцами ценностей нашли западные союзники и использовали в качестве залога, который внесли в Федеральную резервную систему США европейские страны для получения американской помощи по плану Маршалла.

«Дарами Гитлера» пользовались после войны и немцы. В июне 2004 г. адвокатское бюро, представляющее интересы Объединения жертв холокоста «Авраам», выдвинуло в американском суде иск на 125 млрд евро к правительству ФРГ, обвинив немецкие власти в незаконном использовании сокровищ, изъятых у евреев во времена Третьего рейха. Речь шла о легендарной «коллекции Гитлера», которую он награбил для «музея фюрера» в Линце, и которая после войны загадочно исчезла. Нью-йоркские адвокаты выяснили, что значительная часть «коллекции фюрера германской нации» цела и находится в ведении Министерства финансов ФРГ, которое на протяжении полувека использовало ее в финансовых целях, получая огромную выгоду. Немецкое правительство было вынуждено признать сей факт и указать, что «пропавшие» шедевры из коллекции Гитлера хранятся в берлинском Музее немецкой истории (Deutsches Historisches Museum), а некоторые из них были выставлены в картиной галерее и на сайте музея. Перемещенные в годы Второй мировой войны ценности использовали в финансовых целях и страны-победительницы, прежде всего, США[38].

Это учитывало и советское правительство, создавая золотой запас и фонды ценного имущества для финансирования войны. Уникальные изделия из янтаря, приравненные по своей ценности к золоту, поступали в распоряжение НКГБ (в Гохран), поскольку с июня 1934 г., когда был создан объединенный Наркомат внутренних дел, вся система добычи, переработки, транспортировки и хранения драгоценных металлов, камней и приравненных к ним вещей находилась в ведении Главного управления госбезопасности НКВД СССР, а Гохран с алмазным фондом и Гознак в июне 1939-го вошли в него как 5-й спецотдел. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 3 февраля 1941 г. НКВД был разделен на Наркомат внутренних дел и Наркомат госбезопасности (НКГБ). Наркомом внутренних дел остался Л. П. Берия, а НКГБ возглавил В. Н. Меркулов. 20 июля 1941 г. наркоматы вновь были слиты в единый НКВД, который возглавил Берия, а Меркулов стал его первым замом, возглавившим оперативно-чекистские управления и отделы, составившие блок органов госбезопасности НКВД СССР. В этот блок вошли все спецотделы НКВД, включая 3-й спецотдел (обыски, аресты, наружное наблюдение), 4-й спецотдел (особое техбюро, ВЧ-связь) и 6-й спецотдел (бывший 5-й, Гохран). Отныне органы госбезопасности отвечали за сбор, эвакуацию и сохранность всех имевшихся в наличии драгоценностей, включая золото, платину, серебро, драгоценные камни и жемчуг, изделия из драгоценных металлов и камней, и приравненные к ним вещи, как музейный янтарь.

Таким образом, после 20 июля 1941 г. Янтарная комната должна была поступить в распоряжение 6-го спецотдела НКВД. Ее следовало снять с баланса Наркомпроса РСФСР и передать в ведение органов госбезопасности для вывоза в Гохран. Но о такой передаче ничего неизвестно. Видимо, в суматохе реорганизаций, кадровой чехарды и тяжелых боев первых недель войны чекисты упустили из виду янтарное сокровище. Вспомнили о нем в последний момент, когда немцы подходили к г. Пушкину.

Эту удивительную историю в мае 2003 г. поведал газете Wolfsburger Nachrichten ее очевидец, 89-летний житель Вольфсбурга В. Рихтер (Werner Richter). На войне он был фронтовым разведчиком, и 17 сентября 1941 г. вместе с двумя сослуживцами –– Г. Тухольке (Helmut Tucholke) и Р. Гофманом (Robert Hoffmann) –– находился возле Екатерининского дворца, наблюдая за всем, происходившим там. Во дворце никого не было[39], но во второй половине дня на парадный двор въехали три грузовика. В них прибыло полвзвода советских солдат с офицерами и группа немецких военнопленных. Они под присмотром советских офицеров стали загружать в полуторки музейные ценности, которые не успели эвакуировать из дворца. Вещи грузили в большие ящики. В какой-то момент, когда неподалеку послышалась стрельба[40], офицеры приказали свернуть работу и вместе с солдатами ушли, расстреляв военнопленных и бросив грузовики с музейным добром возле входа во дворец. После этого Рихтер и его товарищи осторожно подошли к месту событий, и увидели страшную картину. Вот что рассказал В. Рихтер: «Немецкие военнопленные, которых мы наблюдали, когда они грузили машины, лежали у забора, они были расстреляны. Нужно было, видимо, уничтожить свидетелей погрузки. Три грузовика находились еще там, русские, отступая к Ленинграду, их не забрали. Немецкие солдаты нашли восемь-девять ящиков. В них среди прочего находились шкафы в стиле барокко, зеркала. Двумя днями позднее они узнали, что речь шла о знаменитой Янтарной комнате. Прежде полная драгоценностями комната была пуста. На стенах еще оставались отдельные деревянные детали и куски джута. По этому поводу 20-го сентября был составлен акт»[41].

Итак, накануне захвата г. Пушкина немцами, когда в Екатерининском дворце никого из сотрудников не осталось, под присмотром советских офицеров и солдат, группа немецких военнопленных грузила на полуторки музейные ценности, среди которых были детали убранства Янтарной комнаты, которые не успели эвакуировать. Очевидно, что целью визита нежданных гостей были вовсе не маленькие предметы, которые можно было вдвоем-втроем погрузить в один грузовик, а что-то гораздо более крупное, скорее всего, янтарные панели. Они бы их сняли, но, не зная системы расположения и крепления янтарных панно, не имея подъемников, сделать этого не смогли. Когда в город входили немцы, прибывшие товарищи расстреляли военнопленных и ретировались неведомо куда, бросив грузовики с музейным добром во дворе возле дворца. Всё это досталось немцам, о чем был составлен акт. «Эвакуаторами» были не военные мародеры (совершить такую кражу, да еще с расстрелом пленных военные не могли). Это были сотрудники Большого дома на Литейном[42], приехавшие за своим «ценным имуществом». Если бы они прибыли во дворец на пару дней раньше, они бы вывезли янтарные панели, пусть даже поврежденные. Но за ними кинулись слишком поздно.

- Культур-грабители за работой -

Днем 18 сентября 1941 г. танковая и пехотные дивизии 18-й армии вермахта заняли г. Пушкин. С первых же часов оккупации в городе началась кровавая вакханалия. Подвалы Екатерининского дворца, служившие горожанам бомбоубежищем, немцы забросали гранатами. На улицах расстреливали людей, а Екатерининской дворец подвергся разорению и разграблению. Вот что через много лет поведал очевидец событий, немецкий офицер Х. Хундсдёрфер: «Двигаясь к Ленинграду в составе 6-й танковой дивизии, я побывал в Царском Селе в тот день, когда его заняли наши войска. Пораженный, я бродил по чудному парку и вошел во дворец. Он был почти не поврежден. <...> Полы в некоторых залах были засыпаны слоем песка, а большие китайские вазы стояли наполненные доверху водой. Наши утомленные соотечественники немедленно расположились в залах дворца со всеми возможными удобствами и без особого респекта перед дивной обстановкой. Повсюду можно было видеть солдат, уснувших на драгоценных диванах и кушетках прямо в своих грязных сапогах. На роскошных дверях были приколочены грубые доски с надписями: “Занято подразделением №...” Я дошел до Янтарной комнаты. Стены в ней были заклеены толстым картоном и загорожены щитами. Я видел двух своих соотечественников ‑‑ они ради любопытства отдирали от стенки картон. Картон был сорван, и показалась дивно сверкающая янтарная панель, она обрамляла мозаичную картину. Когда солдаты стали вытаскивать штыки, чтобы выломать несколько „сувениров на память”, я вмешался. В следующий раз я видел Янтарную комнату уже в более жалком состоянии. Картон был содран во многих местах, рельефы оббиты, осколки янтаря покрывали пол вдоль стены»[43] (ил. 7).

Чтобы остановить разгул солдатни, германскому командованию пришлось выставить возле дворца охрану. Но затем начался планомерный грабеж. Судьба ленинградских дворцов, как и самого Ленинграда, оккупантов не интересовала. «Цивилизованные» германцы и их фюрер уготовили двум русским столицам печальную участь. Москву Гитлер хотел стереть с лица земли и создать на ее месте искусственное море. А об участи Ленинграда говорят тома Нюрнбергского международного трибунала. «Фюрер решил сровнять Ленинград с землей», — сообщил 16 июля 1941 г. М. Борман в секретной директиве Верховному главнокомандованию вермахта (ОКВ). В соответствии с ней, начальник оперативного управления ОКВ генерал-лейтенант А. Йодль издал приказ: «Ленинград перед его взятием должен быть разрушен». А в приказе начальника штаба германских военно-морских сил разъяснялось, как это должно быть сделано: «Предполагается окружить город тесным кольцом и путем обстрела из артиллерии всех калибров и беспрерывной бомбежки с воздуха сровнять его с землей». Взятый в плен под Ленинградом командир орудия 910-го артиллерийского полка фельдфебель Ф. Капке на допросе показал: «Для обстрела города на батареях имелся специальный запас боеприпасов, отпускавшихся сверх лимита и в неограниченном количестве. <…> Все знали, что обстрелы Ленинграда направлены на полное разрушение города». С 4 сентября 1941 по 22 января 1944 г. на город обрушилось 148,5 тыс. артиллерийских снарядов и было сброшено более 100 тыс. авиабомб разной мощности. Из 300 исторических зданий  — шедевров зодчества XVIII – XIX вв. — было разрушено и повреждено 187.

Ленинград гитлеровцы не взяли. Но за 872 дня блокады в городе погибло более миллиона человек (не считая военных), из них лишь 3% стали жертвами артобстрелов и бомбежек, а 97% умерли мучительной смертью от голода. Вокруг города захватчики разрушили, разграбили, сожгли и осквернили всё. Великолепные парадные залы Екатерининского дворца были превращены в казармы. Дворцовая церковь стала конюшней. У пандуса Камероновой галереи расстреливали людей. В дворцовых подвалах устроили склад боеприпасов. В Александровском дворце разместились военный штаб и гестапо с тюрьмой. Большой Петергофский дворец загорелся от артобстрела кронштадтских батарей в день вступления немцев в город, горел три дня и выгорел целиком, потому что немецкое командование не позволило местному населению потушить огонь. Петергофский павильон Эрмитаж немцы превратили в артиллерийскую площадку, а рядом, в петровском дворце Монплезир, немецкие солдаты устроила сортир.

Пригородные дворцы Ленинграда грабили методично и скрупулезно. Там шарили ищейки из второй роты Особого батальона Риббентропа и грабители из Kunstkommission, специально созданной при айнзацштабе рейхсляйтера Розенберга[44]. Вволю пограбили пригородные дворцы главнокомандующие группой армий «Север» — генерал-фельдмаршал В. фон Лееб и сменивший его в январе 1942 г. генерал-полковник (потом фельдмаршал) Г. фон Кюхлер, а также подчиненные им офицеры вермахта и солдаты. Наряду с немцами, в разграблении ленинградских дворцов активно участвовали легионеры испанской Голубой дивизии, квартировавшей в Пушкине[45].

Особую роль в грабительской вакханалии сыграли личные эмиссары Гитлера, прибывшие в пригороды Ленинграда для отбора особо ценных экспонатов для «музея фюрера» в Линце. Разговор о них зашел 22 сентября 1941 г., когда за обедом в узком кругу Гитлер заговорил о взволновавших его сокровищах ленинградских музеев. Кто-то упомянул о знаменитом петергофском фонтане «Нептун», сделанном в ХVII веке в Нюрнберге и уже двести лет «разлученном с родиной». Фонтан был включен в грабительский «список Кюммеля» и подлежал вывозу в Нюрнберг. Фюрер вскипел, и тут же в штаб группы армий «Север» полетел приказ: фонтан демонтировать и отправить в Германию, а также отобрать и вывезти все наиболее ценные предметы искусства из пригородных ленинградских дворцов и музеев города.

Перед войной в Третьем рейхе была создана «культурная разведка», которую возглавил матерый нацист, глава отдела внешних связей Государственных музеев Берлина Н. фон Хольст. В задачу его ведомства, куда были привлечены лучшие немецкие специалисты, входило составление европейской «карты сокровищ» для их разграбления во время войны. Итогом работы ведомства Хольста стали два документа: «Культурная карта» Европы с указанием мест нахождения основных «запасов» сокровищ, и «список Кюммеля», который составил для рейхсминистра пропаганды Й. Геббельса 77-летний директор Государственных музеев Берлина (начальник Хольста) О. фон Кюммель. Этот список содержал все произведения немецкого искусства, вывезенные из германских земель после 1500 г., подлежавшие по принятому нацистами закону возврату на родину. Все произведения из списка Кюммеля следовало вернуть в немецкие города, где они изначально находились, а лучшие из них разместить на родине Гитлера –– в Музее народов в Линце и Арийском культурном парке, который предполагалось разбить в окрестностях на берегу Дуная. Создать грандиозный музейно-парковый комплекс для фюрера германской нации поручили А. Шпееру.

К числу культурных раритетов, которые надлежало вернуть из-под Ленинграда в «фатерлянд», помимо петергофского фонтана «Нептун», относилась Янтарная комната и другие произведения искусства, которые следовало выявить и отобрать. Для этой цели в конце сентября 1941 г. под Ленинград прибыли личные эмиссары Гитлера –– доктор Хольст и «искусствовед по особым поручениям фюрера» граф Эрнст Отто фон Сольмс-Лаубах[46] с гауптманом Пенсгеном (ил. 8). За ценности пригородных ленинградских дворцов разгорелась схватка между разными группами культур-грабителей, но приоритет имели эти два человека. Много лет спустя подполковник разведки «Штази»[47] П. Энке, искавший в составе особой группы при Министерстве госбезопасности ГДР Янтарную комнату и другие похищенные гитлеровцами сокровища и написавший об этом книгу[48], установил, когда граф Сольмс-Лаубах и сопровождавший его доктор Пенсген украли Янтарную комнату и другие музейные ценности ленинградских дворцов. В штабных документах 50-го армейского корпуса Энке нашел такую запись:

«14.10. Красногвардейск[49]. Транспортировка экспертами по искусству ротмистром графом Сольмсом и гауптманом Пенсгеном предметов искусства из Гатчины и Пушкина, среди них облицовка стен Янтарного зала из замка в Пушкине (Царское Село), в Кёнигсберг»[50].

«Завершив свою деятельность, –– сказано далее, –– ротмистр граф Сольмс и гауптман Пенсген покинули штаб корпуса». Посланцы фюрера сформировали колонну грузовиков с награбленными сокровищами и отправили их через ж/д станцию Сиверская в Германию. За этот «подвиг» культур-грабители были повышены в званиях и награждены. После войны Сольмс-Лаубах, награжденный (помимо гитлеровского креста) французским орденом Почетного легиона за возврат похищенных культурных ценностей Франции, похвалялся, как он «спас» (?!) Янтарную комнату и никогда об этом не сожалел.

- «Немецкий» Янтарный кабинет -

Так Янтарная комната, подаренная в 1717 г. прусским королем Фридрихом Вильгельмом I русскому царю Петру I и собранная в новом виде его потомками, покинула Россию. В ноябре 1942 г. Риббентроп направил Гитлеру докладную о вывозе культурных ценностей из захваченных пригородов Ленинграда, где говорилось: «Из Екатерининского замка в безопасное место осенью 1941 г. был вывезен Янтарный кабинет, подарок прусского короля Фридриха I (его сына.— А. М.) Петру I, причем были вынуты отдельные детали. Кабинет временно разместили в Кёнигсбергском замке. Таким образом, это уникальное произведение искусства сохранено от разрушения. Тогда же, помимо того, было вывезено 18 грузовиков наиболее ценной мебели и других произведений искусства, и прежде всего картин, в Кёнигсберг для их лучшей сохранности»[51].

Риббентроп, конечно же, лгал. Если и нужно было от кого-то спасать Янтарную комнату, то от фашистских грабителей, нещадно уничтожавших и разграблявших культурное достояние всей Европы[52]. Но в этой докладной есть ценное замечание о том, что при вывозе Янтарной комнаты «были вынуты отдельные детали». Имелась в виду одна из пяти мозаик на тему человеческих чувств, выполненных в 1752 г. во флорентийской «Мастерской твердых камней» камнереза и гравера Л. Сириеса. Их поместили в янтарные рамы, одну из которых подарил императрице Елизавете Петровне прусский король Фридрих II для украшения Янтарного кабинета в Зимнем дворце. Эту мозаику –– «Осязание и обоняние» –– похитил обер-лейтенант В. Ахтерман, видимо, руководивший разборкой Янтарной комнаты в г. Пушкине (ил. 9, 10). В 1997 г. она неожиданно нашлась в Германии у потомков похитителя, которые решили ее продать, но попали в руки полиции. Мозаику конфисковали, опознали как подлинник, и через три года торжественно вернули в Екатерининский дворец-музей[53].

Однако перед грабителями встала дилемма. По закону, принятому в рейхе, немецкие культурные ценности нужно было возвращать на их малую родину. Петергофский фонтан «Нептун» происходил из Нюрнберга, туда его возвратили, а оттуда потом вернули в Петергоф. Янтарную комнату, изначально созданную для прусского короля Фридриха I, следовало доставить в Кёнигсберг, но это уникальное творение искусства предназначалось для «музея фюрера» в Линце, став там, наряду с Гентским алтарем, сердцевиной музейной экспозиции. Как быть?

Пока решалась эта проблема – с середины октября до конца ноября 1941 г. – разобранная на части Янтарная комната находилась в подвалах Рижского замка, превращенного лейб-грабителем Европы А. Розенбергом в хранилище похищенных его айнзацштабом культурных ценностей. В итоге приняли соломоново решение. Гауляйтер Восточной Пруссии (он же рейхскомиссар Украины) Кох (ил. 12) написал письмо Гитлеру, в котором попросил фюрера временно – до сооружения музея в Линце – разместить Янтарную комнату в Кёнигсбергском замке, поскольку комната была сделана прусскими мастерами из прусского янтаря для первого прусского короля, короновавшегося в этом замке (ил. 13). Гитлер, пребывавший в эйфории от побед на Восточном фронте, согласился, тем более что это соответствовало закону рейха о возвращении немецких реликвий на историческую родину, каковой для Янтарного кабинета была Восточная Пруссия.

Янтарная комната отправилась из Риги в Кёнигсберг, где ее со слезами на глазах встретил директор Художественных собраний Кёнигсберга, крупнейший знаток янтаря Альфред Роде (ил. 11). Он родился в 1892 г. в Гамбурге в набожной лютеранской семье. В звании лейтенанта участвовал в Первой мировой войне, был контужен. Вернувшись с фронта, женился на католичке, имел в браке двоих детей. В начале 1920-х гг. изучал историю искусств в Марбурге, Мюнхене и Париже. Защитил диссертацию. Потом работал в музеях Гамбурга и Бреслау, а с 1926 г. и до апреля 1945-го являлся директором Художественных собраний Кёнигсберга –– крупнейшего музея Восточной Пруссии, размещавшегося в бывшем Королевском замке.

Основной сферой интересов доктора Роде стал янтарь, и страсть его к этому камню доходила до фанатизма. Статьи и книги Роде о янтаре принесли ему европейскую известность и считаются классическими для специалистов. Как отмечают знавшие Роде люди, ни до прихода Гитлера к власти, ни после, национал-социалистом он не был, а придерживался социал-демократических взглядов, но и против национал-социализма не возражал. «Верноподданный чиновник, специальность – историк искусства», — так он писал о себе в анкетах. Но такие верноподданные тихие немцы составляли опору гитлеровского режима. Будучи заметной фигурой в культурной жизни Кёнигсберга, Роде сблизился с нацистским руководством города и самим гауляйтером Восточной Пруссии — матерым нацистом Э. Кохом, который вверял ему награбленные произведения искусства.

Заветной мечтой Роде было заполучить Янтарную комнату, «несправедливо разлученную с родиной». Когда в начале 1930-х гг. советское правительство распродавало сокровища музеев Ленинграда и его пригородов, за интересом немецких антикварных фирм к Янтарной комнате стоял доктор Роде, мечтавший ее заполучить. Когда началась война, Роде пристально следил за судьбой реликвии и точно знал, что ее не вывезли из Екатерининского дворца. Он увлек Янтарной комнатой гауляйтера Коха, а когда немцы заняли г. Пушкин, Кох и Роде написали письмо командующему 18-й армией пруссаку Г. Кюхлеру с просьбой взять под охрану Янтарную комнату и никому ее не отдавать. Кюхлер был вынужден отдать сокровище личному эмиссару фюрера, но Кох с подачи Роде убедил Гитлера временно разместить его в Кёнигсберге.

В начале декабря 1941 г. украденная в России Янтарная комната была занесена в Дарственную книгу Кёнигсбергского замка-музея. Роде нашел в южном (музейном) корпусе замка, выходящем на реку Преголя, подходящее помещение, где прусские мастера под присмотром Роде приступили к сборке янтарного зала, получившего название «немецкий Янтарный кабинет» – в отличие от «русской» Янтарной комнаты, некогда собранной в Екатерининском дворце Растрелли. Янтарные панели пришлось реставрировать, так как часть янтарной мозаики выпала, а часть разрушилась, но с этой работой янтарные мастера справились.

Куда существенней было другое. «Немецкая» Янтарная комната, которую Роде считал «своей», была значительно ниже по высоте и меньше по площади «русской» комнаты, поэтому деревянный фриз, украшавший янтарный зал в Царском Селе, в Кёнигсберге не поместился. Продольные стены обоих залов (напротив окон) были практически равны по длине, поэтому продольную стену янтарного зала Екатерининского дворца Роде один-в-один перенес в «свой» Янтарный кабинет[54]. А вот торцевые («анфиладные») стены залов были разные, что отчетливо видно из сопоставления их фотографий. Торцевая стена «немецкого» Янтарного кабинета была наполовину меньше аналогичной стены Екатерининского дворца. Площадь «русской» Янтарной комнаты составляет 96 кв. м, а площадь «немецкого» кабинета не превышала 70 кв. м. Образовались лишние детали (две большие стенные панели, дюжина цокольных панелей и янтарных пластин, шесть зеркальных пилястр), которые Роде хранил отдельно (ил. 14. 15, 16).

К концу марта 1942 г. реставрация и монтаж «немецкого» Янтарного кабинета были завершены, и в начале апреля его открыли для всеобщего обозрения. На церемонию открытия собралось всё прусское нацистское руководство, деятели культуры, чиновники, представители общественности, корреспонденты местных и берлинских газет, поместивших об этом событии восторженные сообщения. Вот как вспоминал это событие, сидя в польской тюрьме, Э. Кох: «Как сегодня помню тот день, когда доктор Роде пригласил меня на торжественное открытие Янтарной комнаты. Мы очутились в каком-то сказочном мире. Стены зала до потолка были покрыты резным янтарем. Сверкали тысячами искр зеркала в хрустальных рамах, оправленных в янтарь. В янтарные панели были вмонтированы картины старых мастеров. Резьба по янтарю была столь миниатюрна, что приходилось рассматривать ее в увеличительное стекло». Впечатленный всем увиденным, Кох сказал директору музея: «За Янтарную комнату отвечаете жизнью! Запомните это, Роде», — и Роде запомнил[55]. Ведь если бы с Янтарной комнатой что-нибудь случилось, отвечать за нее перед Гитлером пришлось бы Коху.

Летом 1942 г. А. Роде опубликовал в немецких журналах Pantheon и Kunst für Alle две идентичных статьи (с разными фотографиями) под названием «Янтарная комната Фридриха I в Кёнигсбергском замке», где писал: «Последняя глава в этой богатой событиями истории прусского памятника культуры вписана во время жестокой войны между Германией и Россией в 1941 году. <...> Царское Село, современный Пушкин, оказалось расположенным на передней линии сражения. Дворец в Царском Селе был сильно разрушен во время бомбардировки. Большой зал был проломлен, окна и двери выбиты; наряду с военными разрушениями замок был подвержен разрушениям от ветра и ненастной погоды. По заданию шефа государственных музеев два офицера — гауптман доктор Пенсген и ротмистр доктор граф Сольмс-Лаубах, оба искусствоведы по образованию, — осмотрели Царскосельский дворец и установили, что необходимо срочно спасти Янтарную комнату. В течение 36 часов демонтаж Янтарной комнаты произвели шесть человек из строительного батальона под руководством унтер-офицера. Янтарная комната была доставлена из Царского Села в Кёнигсберг, где передана администрацией Государственных замков и парков (директор доктор Галль) в собрание произведений искусства г. Кёнигсберга к дальнейшим заботам о ней. Янтарная комната Фридриха I вернулась на свою родину, которая представляет собой единственное место в мире добычи немецкого янтаря, и является лучшим украшением Кёнигсбергского музея, этой сокровищницы искусства».[56]

Заметим: доктор Роде, как и граф-грабитель Сольмс-Лаубах, пишет о спасении Янтарной комнаты, хотя эта была кража. И второе. Администрация Государственных замков и парков в Берлине передала Янтарную комнату в собрание Кёнигсбергского замка-музея на временной основе, о чем сообщил в докладной Гитлеру Риббентроп и что подтвердил лейб-искусствовед Гитлера Х. Поссе, формировавший коллекции «музея фюрера» и посетивший в конце 1942 г. Кёнигсберг. Он крепко повздорил с Кохом, который хотел оставить Янтарный кабинет в Кёнигсберге, но Поссе был непреклонен: постоянным местом пребывания сокровища должен быть Линц[57].

- Тайна саксонской шахты -

Но война диктовала свои условия. С апреля 1942-го до августа 1944 г. «немецкий Янтарный кабинет» был главным экспонатом и украшением Кёнигсбергского замка-музея. Однако с января 1944 г. советская авиация начала бомбить Кёнигсберг, одна из бомб упала недалеко от замка, что вызвало большое беспокойство у местного начальства за судьбу «сокровища фюрера». От Роде стали требовать разобрать Янтарный кабинет и поместить в безопасное место. Директор музея, сколько мог, сопротивлялся, но в начале августа 1944 г. счел благоразумным подчиниться требованиям начальства. Роде разобрал «свой» Янтарный кабинет и спрятал его в подвалах Кёнигсбергского замка – и очень вовремя. В конце августа начались тотальные бомбардировки города английской авиацией, впервые применившей напалм. Особенно страшной была бомбежка в ночь на 30 августа, когда 189 «ланкастеров» сбросили на город 480 т бомб. Был уничтожен исторический центр Кёнигсберга и около половины жилых построек. Десятки тысяч жителей погибли, более 200 тыс. остались без крова. От Кафедрального собора XIV в. уцелели только стены. Почти весь Королевский замок был превращен в руины и сгорел, уцелела только часть северного крыла. Ту жуткую ночь Роде провел в своем директорском кабинете, который находился над подвалом, где был спрятан «его» Янтарный кабинет. Директор сказал коллегам по работе: «Если ему суждено погибнуть от бомбы, то я погибну вместе с ним».

Доктор Роде и «его» сокровище тогда чудом уцелели, но Роде поседел и у него стали трястись руки. Придя в себя, 2 сентября Роде-директор сообщил своему начальству в Берлин, что «Янтарная комната осталась неповрежденной, кроме 6-ти цокольных плит (Sockelplatten). Правда, я потерял весь мой управленческий и научный аппарат и библиотеку»[58]. От огня и жара оплавились шесть цокольных пластин. Это были «лишние детали», которые Роде держал отдельно и уложил в подвалы замка недалеко от выхода. Обгорели и длинные зеркальные пилястры, которые не смогли занести в подземелье. Это были первые утраты деталей Янтарной комнаты, если не считать мозаики, «потерянной» осенью 1941 г.

Тем временем советско-германский фронт неумолимо приближался к Восточной Пруссии, а в Нормандии высадились западные союзники. Положение нацистской Германии ухудшалось с каждым днем. 10 августа 1944 г. Мартин Борман (ил. 17) собрал в отеле «Мезон Руж» в Страсбурге крупных немецких банкиров, промышленников и функционеров режима для решения судьбы золотовалютных резервов и награбленных сокровищ Третьего рейха на случай поражения в войне. Остаток золотого запаса (помимо Швейцарии и Ватикана) решили спрятать в соляных шахтах в Австрии и Нижней Саксонии, валюту вывезти за границу и инвестировать в разные проекты, а награбленные сокровища захоронить в хранилищах особого назначения. К ним относились все подходящие наземные объекты (замки, поместья, жилые дома, церкви, монастыри), естественные подземные хранилища (соляные шахты) и специально построенные подземные бетонные бункеры.

Этот секретный план получил название «Закат Солнца»[59] (ил. 18). Он был введен 17 марта 1944 г. с утверждения списка 48 соляных шахт[60], а первой территорией, где его задействовали, была Восточная Пруссия, чей гауляйтер Кох являлся его инициатором. Ответственным за захоронение всех культурных ценностей, находящихся на территории Восточной Пруссии, управлявший провинцией «совет трех»[61] назначил А. Роде. Всю осень 1944 г. Роде ездил по Пруссии и Саксонии в поисках подходящих хранилищ и отслеживал строительство подземных бункеров. Среди сокровищ, которые Роде хотел надежно спрятать, была и Янтарная комната. Но тут в Берлине вспомнили, что она является «прерогативой фюрера». В Кёнигсберг полетели телеграммы за подписью Бормана с требованием эвакуировать Янтарную комнату в глубь Германии. Кох транслировал их доктору Роде, а тот затеял смертельно опасную для него игру в дурака с Гитлером. Он всячески затягивал эвакуацию, а когда это становилось невозможным, то отправлял по разным адресам часть «лишних деталей», а в документах писал «Янтарная комната», чем ввел в заблуждение ее послевоенных искателей, так как следы комнаты вели к разным местам.

Роде решил пожертвовать «лишними деталями» от «русской» Янтарной комнаты, но любым путем оставить при себе «свой» Янтарный кабинет. В Берлине какое-то время велись на эту игру, но, когда 12 января 1945 г. советские войска начали мощное наступление на Висле, из Берлина отправили в Кёнигсберг оберштурмбаннфюрера СС Г. Виста (ил. 19), осуществлявшего план «Закат Солнца», с приказом: Янтарную комнату изъять из бункера[62] и отправить в Берлин, а вход в бункер взорвать. Вист выполнил приказ и уехал. Извлеченные из бункера ящики с Янтарной комнатой доставили на Южный вокзал города, чтобы отправить в Берлин, и тут... Вот что рассказала П. Энке дочь Роде — Лотти: «В середине января ящики привезли на Главный вокзал, но увезти их из города было уже невозможно, так как железнодорожное сообщение прервалось»[63].

Этому можно верить. Поздним вечером 22 января на кёнигсбергском Южном вокзале готовился спецпоезд для начальства, куда предполагалось загрузить Янтарную комнату. Но поезд неожиданно передали для эвакуации жителей Кёнигсберга; возникла задержка. И тут пришло сообщение, что советские войска прорвались к Велау (с 1946 г. – Знаменск), в 40 км южнее Кёнигсберга, перерезав кружную железнодорожную ветку, по которой могла пройти эвакуация. А утром 23 января советские танкисты вышли к Балтийскому морю западнее Кёнигсберга, перерезав прямой путь на запад. Эвакуация по железной дороге стала невозможна. Об эвакуации самолетами при господстве авиации противника не могло быть и речи. До 31 января Янтарную комнату можно было вывезти на грузовиках в Пиллау (ныне Балтийск), а оттуда морем переправить в глубь Германии. Такая попытка была предпринята, но колонна грузовиков с янтарными панелями, двигавшаяся из Кёнигсберга в Пиллау, подверглась налету советской авиации, и сокровище едва не погибло[64]. Морем переправлять тоже было опасно. Ночью 30 января советская подводная лодка С-13 под командованием капитана 3-го ранга А. И. Маринеско потопила неподалеку десятипалубный круизный лайнер «Вильгельм Густлофф» с тысячами немецких подводников и гражданских лиц[65].

В итоге ящики с деталями Янтарной комнаты остались в Кёнигсберге. Их отправили в замок, где пометили в чудом уцелевшем Орденском зале, который находился над знаменитым подвальным рестораном Blutgericht («Кровавый суд»).

***

А перед этим, в начале января 1945 г., в Кёнигсберге по приказу Коха была сформирована транспортная колонна из восьми большегрузных грузовиков и одного бензовоза для транспортировки особо ценного груза. Там были ценности, награбленные в польских церквях. Накануне начала наступления советских войск на грузовики погрузили ценности Кёнигсбергского замка (в том числе ящики с частями Янтарной комнаты), и транспорт под командованием обер-лейтенанта (на самом деле офицера СС) А. Кайлювайта двинулся в путь. Выезжая из замка, один из грузовиков зацепился бортом за ворота Альбрехтстор, от удара ящик с янтарем развалился. Рассыпавшиеся детали кое-как собрали, и колонна отправилась в Западную Пруссию, где грузовики поставили на железнодорожные платформы. Конечным адресатом транспорта был район чешских Рудных гор – Шнееберг, но неожиданно груз переадресовали в Тюрингию. В Ильменау грузовики сняли с поезда и дальше в сопровождении конвоя они двинулись в лес между Ильменау и Шлейзингеном. Об этом в 1970-е гг. Кайлювайт рассказал Паулю Энке. О дальнейшем пути транспорта с деталями Янтарной комнаты он ничего не знал, так как его срочно вызвали в Берлин. Транспорт загадочно исчез[66].

Однако 9 февраля 1945 г. в Тюрингию из Кёнигсберга пришла колонна грузовиков, набитых ящиками с произведениями искусства, среди которых были и янтарные панели. Сопроводительный список насчитывал сотни ценнейших предметов, а некоторые вещи были помечены надписью «М. Л. Фосс» и треугольником с латинской буквой «В». Это означало, что они предназначены для музея фюрера в Линце, директором которого после смерти Х. Поссе стал Г. Фосс. В списке значилась масса произведений русского искусства XVIII ‑‑ XIX веков, главным образом картины художников-реалистов из музеев Украины. Это была «украинская коллекция» Коха, дополненная вещами, награбленными из других мест. В Веймарском архиве есть такая запись: «Гауляйтер Кох, Кёнигсберг, отправил коллекцию произведений искусства в Тюрингию». Прибывшие из Кёнигсберга произведения искусства временно разместили в Веймарском земельном музее, а потом часть из них (включая янтарные панели) увезли в старинный тюрингский замок Рейнхардсбрунн, откуда 5 апреля 1945 года все находившиеся там культурные ценности вывезли на грузовиках, замаскированных под Красный Крест, в саксонскую соляную шахту Граслебен-1. Как позже установил П. Энке, эвакуацией сокровищ из замка Рейнхардсбрунн занимался знакомый нам оберштурмбаннфюрер СС Г. Вист, а помогал ему обер-лейтенант люфтваффе А. Попп –– доверенное лицо Геринга, который накануне падения Берлина вывез в Берхтесгаден сестру и племянницу Гитлера[67].

Был ли транспорт, прибывший в феврале 1945 г. из Кёнигсберга в Веймар, «транспортом Кайлювайта», достоверно установить не удалось. Но какой-то транспорт с янтарными панелями из Кёнигсберга в Тюрингию прибыл, и на его след через сорок лет вышел немецкий искатель «сокровищ Третьего рейха» Г. Штайн (ил. 20).

***

Штайн был родом из Кёнигсберга. Его отец, видный прусский политик Веймарской республики, был личным врагом Коха, а сестра работала ассистентом у доктора Роде. Перед отправкой на фронт летом 1942 г. 18-летний Георг видел в Кёнигсбергском замке Янтарный кабинет. Он воевал пехотинцем на Курской дуге, потом в родной Восточной Пруссии, где в марте 1945 г. попал в плен. А 28 января, двигаясь по дороге из Тиренберга в Гермау, Штайн наткнулся со своими сослуживцами на колонну брошенных при бомбежке грузовиков, в одном из которых находилось 5 или 6 больших ящиков с янтарными панелями. Он опознал их, но куда они направлялись, не знал.

После войны Штайн поселился в небольшом немецком городке Штелле и занялся садоводством. В 1968 г., находясь на излечении в больнице, он прочел заметку в газете, в которой рассказывалось о загадочной судьбе Янтарной комнаты, которая бесследно пропала в конце войны. Он вспомнил те брошенные грузовики на дороге и решил Янтарную комнату найти. Это стало смыслом всей его жизни. Штайн искал долго и упорно. В ходе поисков в 1972 г. он нашел сокровища Псково-Печерского монастыря, украденные бандитами Розенберга, и вернул их законными владельцам, за что был награжден Русской православной церковью орденом Святого Равноапостольного князя Владимира. Потом Штайн нашел пропавшую во время войны библиотеку Гёттингенского университета и стал самым знаменитым «кладоискателем» Европы, но найти Янтарную комнату никак не мог. В розысках ему активно помогали писатель Ю. С. Семёнов и не менее известный русский эмигрант первой волны барон Э. А. фон Фальц-Фейн.

Штайн купался в лучах славы, не подозревая, что давно уже попал под колпак спецслужб, которые и водили его за нос, и снабжали информацией. По линии «Штази» под именем историка П. Колера с ним работал подполковник П. Энке. В начале 1987 г. он сообщил Штайну, что детали Янтарной комнаты в апреле 1945 г. были спрятаны в саксонской соляной шахте Граслебен-1. А в мае сокровища шахты нашли офицеры 9-й американской армии под командованием генерала У. Симпсона и вывезли через Висбаден и Антверпен в США. Вместе с ними уплыли и части Янтарной комнаты.

Это была важная и, судя по всему, достоверная информация. Штайн долго ее проверял и, наконец, в середине августа 1987 г. сообщил о ней известной немецкой журналистке и общественной деятельнице, участнице заговора против Гитлера, графине М. Дёнхофф, а та оповестила СМИ. На 23 августа в Мюнхене была назначена сенсационная пресс-конференция. А 21 августа труп Георга Штайна с восемью колото-резаными ранами в животе нашли в лесном буреломе под Мюнхеном. Как позже выяснилось, накануне ему позвонили неизвестные лица и сообщили, что располагают важной информацией о Янтарной комнате. Штайн поехал на встречу с ними и не вернулся. Официальное заключение судмедэкспертизы было более чем странным: самоубийство. Впрочем, ничего странного в этом не было, если учесть, что в шахту Граслебен-1 зимой и весной 1945 г. гитлеровцы завезли 60 транспортов с ценностями, награбленными по всей Европе, и всё это присвоили американцы[68].

Штайн слишком много узнал и поплатился (ил. 21). А 7 декабря 1987 г. мертвым нашли и Пауля Энке (ил. 22). Ему было 63 года, на здоровье не жаловался. Они оба искали Янтарную комнату, оба были убеждены, что нашли ее всю в саксонской шахте, и оба заблуждались. В шахте оказались «лишние детали», которые доктор Роде, ведя свою хитрую игру, отправлял из Кёнигсберга в Германию. Ну, а где же «немецкий Янтарный кабинет», который в конце января 1945 г. не смогли отправить с Южного вокзала Кёнигсберга в Германию и отправили обратно в Королевский замок?

- Donator-Buch. Дневник Брюсова. Показания Роде -

9 апреля 1945 г. около 22 часов гарнизон «неприступного» города-крепости Кёнигсберг капитулировал под натиском советских войск, четыре дня штурмовавших столицу Восточной Пруссии. Над бывшим Королевским замком появились белые флаги, и замок заняло подразделение Красной армии. В Орденском зале должны были находиться ящики с деталями Янтарной комнаты. Однако, когда 15 апреля в Кёнигсберг прибыла первая советская поисковая комиссия во главе с профессором МГУ Д. Д. Иваненко (ил. 23), никаких следов Янтарной комнаты в замке не было, хотя она там была! Это было известно в Москве и Ленинграде из статьи А. Роде в журнале «Пантеон» 1942 г., а по прибытии в Кёнигсберг профессор Иваненко вместе с офицерами 50-й армии составил акт об обнаружении ценностей в помещениях замка, где говорилось: «25 апреля 1945 года при осмотре помещений Кёнигсбергского замка-музея (Schloß) в угловой комнате 2-го этажа, примыкающей к церковной башне (юго-западное крыло замка), обнаружены следующие предметы: 20 кресел из Царского Села дворца, имеющих на внутренней стороне старые русские наклейки со штампом «Царскосельские дворцовые» (сокращенно «ЦДП») и инвентарные номера. Рядом с ярлыком «ЦДП» наклейки и номера Кёнигсбергского замкового музея. Бо́льшая часть кресел повреждена… В одной из сравнительно сохранившихся комнат первого этажа в южной части замка обнаружена Дарственная книга (Donator-Buch)художественного отдела замка-музея, содержащая инвентарную опись различных предметов и собрания янтаря. На стр. 141 под номером 200 от 5-го декабря 1941 года в Дарственную книгу занесена Янтарная комната из Царского Села из 143 предметов: зеркала, напольные столики, стенные панели, а также ящики с янтарем. Кроме того — вкладыш, акт на приемку Янтарной комнаты от Государственного управления по делам музеев». Подписи: Иваненко Д. Д., Кролик И. Д., Махалов В. И.»[69].

К акту имеется приписка: «Подпись принявшего сделана чернилами и неразборчива. Другие следы похищенной немцами Янтарной комнаты установить не удалось»[70]. Этот акт в немецком «архиве Штайна» мне удалось найти (ил. 24), а вот «Дарственная книга» Кёнигсбергского замка-музея, куда были внесены все его экспонаты, загадочно исчезла. Ее забрали Кролик и Махалов, и с тех пор Donator-Buch никто не видел, а без нее невозможно установить реестр музейных ценностей Кёнигсбергского замка, они как бы перестали существовать, и с ними можно было делать всё, что угодно.

***

В конце мая 1945 г., когда Иваненко еще находился в Кёнигсберге, туда приехала поисковая бригада Комитета по делам культурно-просветительских учреждений при Совнаркоме РСФСР, которую возглавляла Т. А. Беляева — сотрудник Государственной библиотеки СССР имени В. И. Ленина. В бригаду входили также сотрудник Государственной Театральной библиотеки И. И. Пожарский и доктор исторических наук, сотрудник Государственного Исторического музея А. Я. Брюсов (брат известного поэта Валерия Брюсова) (ил. 25). Перед каждым стояла конкретная задача, и у каждого был свой фронт работ. Беляева занималась розыском похищенных гитлеровцами книг. Пожарский искал рукописи русских писателей, поэтов и композиторов, а Брюсов, приказом Ставки прикомандированный к штабу 11-й гвардейской армии искал произведения искусства, включая Янтарную комнату. Прибыв в Кёнигсберг, Брюсов захотел встретиться с Иваненко, но названные офицеры не позволили ему это сделать.

Профессор Брюсов по статусу имел звание подполковника, хотя был не от мира сего[71], а его помощниками были два офицера из штаба 3-го Белорусского фронта: капитан Чернышев и младший лейтенант-переводчик Забродский. Кроме них, в его поисковой группе оказались два немца, которых он случайно встретил во дворе замка и, узнав, что один из них –– сгорбленный старик в очках с трясущимися руками –– музейный работник, а второй –– плутоватый мужчина средних лет –– местный ресторатор, оформил их в свою команду через биржу труда. Первым немцем был доктор Роде, а вторым –– Пауль Фейерабенд –– директор ресторана Blutgericht, располагавшегося в подвалах замка под Орденским залом, где с конца января 1945 г. находилась «немецкая» Янтарная комната. Роде убедил Брюсова привлечь к работе (ради пайка) свою жену и дочь. В таком весьма странном составе поисковая команда профессора Брюсова начала поиски похищенных немцами произведений искусства, имея в виду, прежде всего, Янтарную комнату.

Во время той эпопеи (с 26 мая по 13 июля 1945 г.) Александр Яковлевич вел «Кёнигсбергский дневник», который потом был у него изъят, засекречен из-за нескольких важных для нас записей и хранился в спецхране Государственной библиотеки СССР. В 1990 г. я с ним работал и выписки из него цитировал в своих книгах. Потом дневник куда-то исчез и сейчас (рассекреченный) хранится в ГАРФе. В 2020 г. он был опубликован в книге Н. В. Петровского «Шедевры, обожжённые войной».

В начале июня 1945 г. Брюсов записал в дневнике: «Роде — старик на вид, с трясущейся правой рукой. Одет неряшливо (нарочно?). Искусствовед. Имеет ряд научных трудов. Алкоголик. Доверия не внушает. Мне всё сдается, что он знает больше, чем говорит, а когда говорит, то нередко лжет… Уверяет, что лучшие коллекции были эвакуированы, но он не знает куда»[72].

Роде не столько помогал, сколько саботировал поиски, поэтому они не шли. Но вот 10 или 11 июня Брюсов записал в дневнике: «Раскопки в замке были начаты до меня ради отыскания царскосельской Янтарной комнаты. Начали их в южном крыле, по указанию Роде, утверждавшего, будто здесь стояли упакованные ящики с этой комнатой. Через день по приезде я обратил внимание на то, что часть маленького зала, где, по словам Роде, стояла комната, раскопана, а на остальном пространстве она уместиться не может. Указал на это Роде, тот, немного поспорив, сдался и заявил, что комната стояла в северном крыле в большом зале, вместе с мебелью Кайзерлинга. Это подтвердил Фейерабенд. Осмотр большой залы показал, что, к сожалению, и Янтарная комната, и мебель Кайзерлинга сгорели. Были найдены подвески от царскосельских дверей (медные), обгорелая резная лепка Янтарной комнаты, железные пластинки с винтами, которыми части комнаты были прикреплены к стенкам ящиков, кусок ящика…»[73].

Факт пожара подтвердили Роде и Фейерабенд. Исходя из этого, Брюсов сообщил в Москву, в 1-й отдел[74] Комитета по делам искусств и культурно-просветительных учреждений при Совете министров РСФСР, «товарищу Панькову»: «Комната эта, упакованная в ящики, стояла в Королевском замке в гор. Кёнигсберге в большой зале Орденского помещения вместе с ящиками, в которых была упакована мебель Кайзерлинга. <…> Осмотр помещения, где, по словам бывших сотрудников Кёнигсбергского музея, стояли ящики с Янтарной комнатой и мебелью Кайзерлинга, обнаружил явные следы большого пожара – массу пепла, покрывающего пол, мелкие остатки сгоревших досок от ящиков, остатки резной лепки и медные большие подвески от дверей (возможно, от двух дверей, которые, по словам Роде, были сняты немцами в Царскосельском дворце и привезены вместе с Янтарной комнатой). По всем данным, Янтарная комната сгорела между 9 и 11 апреля 1945 года, так как некоторые из красноармейцев, осматривавших замок 11 апреля, никаких ящиков в большой зале Орденского помещения, по их словам, не видели»[75].

Докладная записка датирована 29 июля 1945 г. А месяцем ранее, 25 июня, в дневнике Брюсова появилась запись: «В Шлоссе найдено много документов, показывающих, что Роде стоял во главе охраны музейных ценностей во всей Восточной Пруссии. Он вывозил отсюда вещи в „замки“. Он подготовлял вывоз Янтарной комнаты в Саксонию. Но от него ничего нельзя добиться. Он не лжет, но говорит очень мало, только тогда, когда мы и без него что-нибудь открываем». И далее: «Я никак не могу добиться, чтобы с Роде поговорили по серьезному, а не гладили его по головке и не манили „системой пряника“. По добру он ничего не скажет. По-моему –– матерый фашист»[76]. Но кто «гладил по головке» Роде и какой пряник ему обещали?

***

Документы на немецком языке, о которых пишет Брюсов, были найдены в обгоревшей куче бумаг во дворе замка, их пытался сжечь Роде. Просматривая бумаги, Брюсов с изумлением обнаружил, что тщедушный старик с трясущимися руками, который вместе со своей семьей «помогал» ему искать Янтарную комнату, на самом деле был важной персоной в Восточной Пруссии, приближенной к гауляйтеру Коху, и вел переписку с Борманом и самим Гитлером! Брюсов собрал уцелевшие бумаги и вместе с ними отвел испуганного Роде в военную комендатуру, которую называли «серым домом», видимо, из-за серой гранитной плиты, лежащей при входе[77]. Там обгоревшие бумаги взяли на перевод, а самого Роде подвергли допросу офицерывоенной контрразведки (Смерш): выслушали, записали показания и… выпустили.

Вот как позже описал те события в документе «для служебного пользования» их участник А. В. Максимов[78]: «Брюсову в те дни было уже под семьдесят, старик вечно страдал бессонницей. Как-то рано утром ему опять не спалось. Он предложил своим адъютантам погулять по свежему воздуху. Они вышли на Штайндамм-штрассе (ныне проспект Ленина) и ноги повели их к замку, в одном из корпусов которого они увидели дым, и любопытства ради пошли на него. Перед ними предстала образная картина: доктор Роде вскрыл замурованный в стене сейф с документами, разжег костер и всё сжигает. Наши офицеры арестовали его, а оставшиеся документы бережно собрали, вытаскивая их даже из костра, упаковали и с трофеями доставили доктора в разведотдел[79]. Там Роде сделал вид обиженного и оскорбленного, убедил разведку в своей невиновности и его отпустили»[80].

Но Смерш не мог просто так отпустить человека, в чьих «сохранившихся документах от всесожжения были обнаружены три характерных письма за подписью самого фюрера и пунктуально подколотые к ним ответы»[81]. Роде должны были арестовать, но его, согласовав с начальством, отпустили, потому что хотели понаблюдать за ним и потому, что он дал показания на 50 листах, где выдал все известные ему хранилища особого назначения и тайники с захороненными сокровищами Восточной Пруссии, которые он с осени 1944 г. захоранивал по приказу «совета трех». Эти листы допроса были сразу же засекречены. Роде также составил докладную записку о судьбе художественных ценностей, вывезенных немцами из СССР и переданных в Кёнигсбергский музей. Эту докладную выпросил в комендатуре профессор Брюсов. На одном листе, озаглавленном «О судьбе русских музеев, которые были вручены мне для сохранения и под мою ответственность», между ценностями минского и харьковского музеев значилась «Янтарная комната из Царского Села», про которую говорилось: «В ноябре 1941 года я получил от немецкого командования Северной группы войск Янтарную комнату из Царского Села, которую я разместил в Кёнигсбергском замке в подходящем помещении. За 4 недели до англо-американского налета[82] Янтарная комната была переведена в безопасное помещение, так что она не пострадала от налета. В последнее время имущество Янтарной комнаты было запаковано в ящики и размещено в Северном крыле Кёнигсбергского замка, в силу чего сохранилось всё до 5 апреля 1945 г.»[83] (ил. 27).

А вот что тогда же рассказал о Янтарной комнате Фейерабенд профессору Брюсову, а тот потом сообщил в Москву: «Весной 1945 г. комнату эту решено было эвакуировать в Саксонию.., с каковой целью Роде ездил в Саксонию и нашел там для этого помещение вблизи гор. Рохлиц. Именно с целью перевозки комната тогда была упакована и подготовлена к эвакуации. Однако Роде в это время заболел и несколько недель не появлялся в музее. По показаниям бывшего сотрудника музея (завед. кабачком, устроенным в подвале, „Blutgericht“) Фейерабенда (Feyerbend)[84], 4-го апреля 1945 г. в замок приехал гауляйтер Кох и, узнав, что Янтарная комната еще не эвакуирована, был возмущен и учинил Роде разнос. Роде же рассказывает, что он подготовил комнату для эвакуации, но не мог получить вагонов для вывоза ее, так как фронт приблизился к Кёнигсбергу»[85].

Значит, 4 и 5 апреля 1945 г., упакованные в ящики части Янтарной комнаты были целы и находились в северном крыле Кёнигсбергского замка. Там после бомбежек уцелел Большой Орденский зал, куда снесли всё музейное имущество, включая янтарные панели. Эти дни — канун штурма города советскими войсками. Рано утром 6 апреля яростный штурм начался. 7 апреля 500 советских бомбардировщиков двух фронтов весь день «утюжили» Кёнигсберг. Шквал огня и стали был такой, что уже 8 числа отдельные городские форты стали сдаваться. Утром 9 апреля советские войска прорвались в центр, форсировав реку Преголя у здания биржи, а поздно вечером гарнизон Кёнигсберга по приказу коменданта О. Ляша капитулировал. Если 4 и 5 апреля Янтарная комната находилась в замке, то она там до капитуляции и осталась. Вывезти ее куда-либо в пылу сражений было невозможно, да и некому. Распорядиться ее судьбой мог только доктор Роде, а он с 5 апреля неделю отсутствовал в Кёнигсберге (как мне удалось установить, находился в пригородном поместье Коха Гросс-Фридрихсберг). Значит, ящики с деталями Янтарной комнаты во время штурма города находились в замке, чему есть веское подтверждение.

9 февраля 2009 г. в крупнейшей польской газете Rzeczpospolita вышла сенсационная статья польского журналиста Ц. Гмызы «Как СБ[86] и КГБ искали Янтарную комнату», в которой были приведены фрагменты бесед ленинградского ученого Д. А. Ольдерогге[87] с бывшим гауляйтером Восточной Пруссии, отбывавшим пожизненное заключение в варшавской тюрьме Мокотув. Состоялись две встречи –– 21 и 23 сентября 1964 г. В камере, где проходили беседы, агенты польской службы безопасности установили «жучки» и записали обе беседы. Эти записи потом оказались в архиве Института национальной памяти в Варшаве, где Гмыза их и нашел. Темой беседы, санкционированной КГБ, была судьба Янтарной комнаты.

В начале разговора Кох заявил: «Я готов сделать всё от меня зависящее, чтобы помочь отыскать Янтарную комнату. Считаю, что это скандал, форменное свинство. Был похищен подарок прусского короля Петру I. Есть вещи, которые нельзя делать даже во время войны». Ольдерогге с ним согласился и спросил, куда же она пропала?

Кох ответил: «Я полагаю, что эта вещь не покинула замок. Я сам тщательнейшим образом проверял последние транспортные средства, чтобы на их борт не попало ничего, кроме раненых, детей и женщин. Такую вещь как Янтарная комната в чемодане не увезешь. Поэтому я допускаю, что комната так и осталась в Кёнигсбергском замке».

Кох имел все основания так сказать, так как накануне штурма города советскими войсками был в замке и своими глазами видел ящики с янтарными панелями в Орденском зале, за что устроил доктору Роде взбучку. Отсюда вывод: либо Янтарная комната («немецкий Янтарный кабинет») чудом уцелела при штурме города, либо сгорела при пожаре замка, о чем сообщил в своей докладной в Москву профессор Брюсов. В Москве приняли его информацию к сведению, и в августе 1945 г. поиски Янтарной комнаты были официально прекращены. Но тут…

- Тайна жизни Кучумова -

Весной 1944 г., сразу после полного снятия блокады Ленинграда, в свой родной город вернулся из Новосибирска А. М. Кучумов. Возложенную на него ответственную миссию – сохранение эвакуированных в глубокий тыл музейных ценностей пригородных ленинградских дворцов – он выполнил сполна. Теперь на него возлагалась не менее ответственная миссия – поиски похищенных в СССР иноземными захватчиками культурных ценностей, включая сокровища лежавших в руинах пригородных дворцов-музеев Ленинграда, и он немедленно взялся за дело.

Сначала искал сам в Ленинградской области, потом с помощниками – в Эстонии и Латвии. Многое нашел[88]. А в марте 1946 г. директор Центрального хранилища музейных фондов пригородов Ленинграда А. М. Кучумов и заведующий сектором музеев отдела культуры Ленсовета С. В. Трончинский по мандату советского правительства прибыли в Восточную Пруссию в поисках похищенных гитлеровцами сокровищ. Главным для них самих была Янтарная комната. Кучумов и Трончинский уже знали из статьи А. Роде в журнале «Пантеон», что украденная из Екатерининского дворца комната весной 1942 года была собрана в одном из помещений Кёнигсбергского замка-музея. Знали они и о «пожарной» версии профессора Брюсова, с которым Кучумов перед отъездом в Кёнигсберг встретился в Москве. Брюсов передал Кучумову имевшиеся у него документы по Янтарной комнате, в том числе копию показаний Роде в комендатуре Кёнигсберга «О судьбе русских музеев...», оказавшуюся в кучумовском архиве. Кучумов внимательно выслушал Брюсова, но «пожарная» версия московского профессора, никогда воочию не видевшего Янтарной комнаты, не убедила ее бывшего охранителя. Кучумов начал искать похищенное сокровище в разрушенном Кёнигсберге.

При детальном осмотре помещений бывшего Королевского замка (включая подвалы и подземные ходы, ведущие за пределы замковой территории) Кучумов и Трончинский нашли много фрагментов мебели из Екатерининского дворца, обгоревшие бронзовые замки со шпингалетами от дверей Лионского зала, массу битого китайского и японского фарфора из царскосельских дворцов. С особой тщательностью были осмотрены помещения южного и северного корпусов замка, где могла находиться Янтарная комната, и Большой Орденский зал, где она вместе с мебелью Кайзерлингов якобы сгорела. Около входа в зал с лестницы в слое гари искатели нашли три обгоревшие, обесцветившиеся мозаичные картины и по деталям установили, что это были флорентийские мозаики из убранства Янтарной комнаты. Этот факт говорил в пользу выводов комиссии Брюсова. Однако последующий осмотр убедил исследователей в прямо противоположном. Вот что потом написал об этом Кучумов: «Во-первых, если предположить, что мозаики были упакованы вместе с янтарными панно, будучи вделанными в них, ящики не могли бы по своим габаритам поместиться на той площади (меж двух дверей и окна), где они были найдены. Мозаики лежали сложенными одна на другую, и это отвергает возможность упаковки их вместе с панно. Большие габариты янтарных панно и высокий рельеф янтарных рам, окружающих мозаики, не могли позволить упаковку трех или четырех панно в один ящик. Если бы мозаики горели вместе с панно на некоторой высоте от пола, имея между собой прослойку из самих панно (дубовые доски и янтарь) и упаковочного материала, они должны были, падая, рассыпаться на мелкие куски, так как клей-мастика при высокой температуре быстро теряет свои связующие свойства. В действительности рисунок мозаик был найден при раскопке не нарушенным, несмотря на полное разрушение и обесцвечивание камня. Лишь при прикосновении мозаики вместе с шиферной основой рассыпались на мелкие части. Это говорит о том, что здесь находились и сгорели вместе с мебелью графини Кайзерлинг лишь мозаики, упакованные отдельно от янтарных панно. Ведь мозаики укреплялись сверх янтарных панно на крюках, и их легко можно было снять.

Во-вторых, отделка Янтарной комнаты имела двадцать четыре пилястры толстого зеркального стекла, обрамленных деревянной золоченой резьбой. При осмотре гари расплавленного стекла не было обнаружено совсем. Следовательно, зеркальные пилястры находились в другом месте, возможно, вместе с Янтарной комнатой, поэтому версия о гибели янтарных панно в данном помещении отпадает»[89].

Это было мнение профессионалов, выгодно отличавшееся от мнения Брюсова, не знавшего Янтарную комнату и детали ее отделки, а потому не сумевшего уличить Роде во лжи. На месте пожара отсутствовали металлические крепления янтарных панелей и мозаичных картин к стенам, которые не могли сгореть. Нигде не было ни янтарных фрагментов, ни хотя бы оплавленных кусочков янтаря. К тому же, считал Кучумов, трудно представить, что А. Роде мог оставить свое сокровище в разрушенном пожаром крыле замка, поместив его под сводами зала, не имевшего даже крыши[90]. Значит, Роде где-то его спрятал. Но главным доказательством того, что Янтарная комната вплоть до последних дней немецкого Кёнигсберга была в городе, являлось нахождение там самого Роде. Он не мог бросить «свою» Янтарную комнату и остался с ней. Позднее бывший обер-бургомистр Кёнигсберга Х. Вилль, находясь в советском лагере, на допросе сказал: «Почему супруги Роде остались в Кёнигсберге? Янтарная комната была для Роде дороже всего! Роде не мог оставить там свой янтарь. И он остался с янтарем. А если бы Янтарная комната была эвакуирована, то кто бы, как не Роде, знаток янтаря, отправился ее сопровождать?»[91]

Сопоставив эти факты и доводы, Кучумов и Трончинский пришли к выводу, что Янтарная комната не сгорела в замке, а находится где-то в городе, и заключили: «Приведенные выше обстоятельства позволяют с полным основанием отвергнуть сообщение Роде о гибели Янтарной комнаты в огне пожара в Орденском зале Кёнигсбергского замка, доверчиво принятое за истину профессором Брюсовым». Отсюда напрашивался вывод о том, что «Янтарная комната была сохранена и укрыта в безопасном месте при участии Роде. Выдвинутая им версия о гибели Янтарной комнаты в пожаре Орденского зала должна была отвлечь внимание комиссии от дальнейших поисков»[92].

Незадолго до смерти в 1966 г. Брюсов сообщил руководителю Калининградской геолого-археологической экспедиции Е. Е. Стороженко: «Пожар в этом [Орденском] зале произошел после вступления в Кёнигсберг наших войск. Дело казалось ясным. Янтарная комната сгорела и искать ее дальше было нечего. В этом смысле и был составлен нами акт, переданный нами в политчасть комендатуры города. Но, как впоследствии оказалось, наше заключение едва ли соответствовало действительности, и прекращать поиски Янтарной комнаты не было оснований»[93].

Отправив в Москву сообщение о сгоревшей Янтарной комнате, Брюсов совершил роковую ошибку, так как летом 1945 г. части Янтарной комнаты можно было найти на трофейном складе в Кёнигсберге, а год спустя это было уже невозможно. Оправдываясь, Брюсов писал: «Чтобы понять дальнейшее, надо пояснить, что Альфред Роде был убежденным национал-социалистом, т. е. фашистом и вдобавок жутким алкоголиком. Его жена и дочь также не скрывали, как и Роде, своих фашистских взглядов. Все трое всячески старались не проговориться в чем-нибудь, стремились запутать розыски, навести на ложный след»[94].

Вообще-то, по своим политическим взглядам Роде не был национал-социалистом, но это уже не важно. Главным было то, что летом 1945 г., после докладной записки Брюсова, поиски Янтарной комнаты были официально прекращены. А она была цела и находилась в Кёнигсберге!

***

Весной 1946 г. Кучумов и Трончинский отправили свои выводы в Москву и начали поиски. Они составили список лиц, которые могли что-то знать о судьбе пропавшего сокровища. Первым в списке значился А. Роде. Они решили его найти и тут узнали, что вскоре после того, как в конце июня 1945 г. доктор Роде подвергся допросу в комендатуре Кёнигсберга, он и его жена загадочно исчезли[95] (ил. 26). Об исчезновении своего «помощника» сообщил в комендатуру Брюсов, не понимавший, почему советские компетентные органы цацкаются с этим «матерым фашистом», маня его «системой пряника». А «органы» выпустили Роде для того, чтобы проследить за ним и выйти на матерых нацистов, возможно, оставшихся в городе.

И вдруг Роде исчез! На его поиски бросилась группа оперативников Смерша. Они выяснили, что несколько дней назад, ночью, в дом супругов Роде по адресу Бекштрассе 1, пришли какие-то люди и увели Роде и его жену. Через несколько часов они оказались в немецкой клинике на Йоркштрассе, куда их доставили якобы родственники, а там они скончались от острой дизентерии или отравления. Доктор Штаммшиг, хорошо знавший Роде, показал оперативникам запись об этом в больничном журнале. А затем в комендатуру позвонил несуществующий доктор Эрман и сообщил, что супруги Роде похоронены на старом кладбище Королевы Луизы в центре города, у статуи Иисуса Христа. Там действительно была могила с деревянным крестом, на котором химическим карандашом написано: «Ильза Роде и Альфред Роде». Но когда немецкие военнопленные под надзором офицеров Смерша раскопали эту могилу, она оказалась пуста. Доктора Роде и его супругу убили. Скорее всего, это сделало подразделение СД «Ост», оставленное в Кёнигсберге для ликвидации предателей и тех, кто слишком много знал.

Смерть Роде потрясла Кучумова. Кого теперь спрашивать? Но тут выяснилось, что вместе в Роде в поисковой бригаде профессора Брюсова работал директор ресторана «Кровавый суд» П. Фейерабенд, и он находится в Кёнигсберге. Кучумов решил его допросить. Допрос состоялся в ночь с 1 на 2 апреля 1946 г. в гостинице «Москва» – единственной уцелевшей гостинице города, получившей новое имя. И этот допрос принес Кучумову информацию, о которой он молчал всю жизнь.

Вот текст рукописной копии показаний П. Фейерабенда, сделанной Кучумовым после допроса (ил. 28а, 28б, 28в). На первом листке в левом верхнем углу написано: «Показания директора ресторана „Кровавый суд” в Кёнигсбергском замке Пауля Фейерабенда. Адрес: г. Кёнигсберг, пр. Кёнигсек, дом 9». В правом верхнем углу: «Перевод с немецкого оригинала»; место, дата, а [Acer28] ниже сказано: «Немецкая Янтарная комната, которая находилась в музее замка, состояла из трех мозаичных стен приблизительно 1,5–1,7 м высотой. Верхняя часть состояла из темного дерева, точно такого же цвета как деревянный потолок. В комнате находились один янтарный стол, один большой и один маленький шкаф из янтаря. Кроме того, в середине стены высокое зеркало в янтарной оправе, несколько стульев стояли вокруг стола. Были ли эти стулья янтарными, я не могу сказать с точностью. По стенам, вделанная в них, тянулась консоль, на которой стояли несколько янтарных тарелок и других предметов. Комната имела ширину примерно в 3,5 м и длину в 5 метров. Не вполне уверенно могу утверждать, что на стенах еще находились картины в янтарных рамах, речь идет о мужских и дамских портретах. После того, как Кёнигсберг в августе 1944 года был бомбардирован, Янтарную комнату тотчас запаковали и перенесли в Орденский зал, который помещался над рестораном. Упакованная в многочисленные ящики комната оставалась там до начала штурма Кёнигсберга. Роде говорил мне много раз, что комната должна быть увезена в Саксонию, но вследствие многочисленных транспортных затрат, это не могло быть осуществлено.

В конце марта 1945 года[96] замок посетил гауляйтер Кох. Кох сделал доктору Роде строгий выговор за то, что он упакованную Янтарную комнату оставил в замке до сих пор. Кох хотел позаботиться о немедленном вывозе, но жестокая боевая обстановка уже не допускала вывоза. Упакованная комната осталась стоять в Орденском зале. Несколько дней спустя городской фольксштурм расположился с предметами обороны в Гардеробной комнате и Орденском зале. Во время боевых действий Роде не находился в замке. Начиная со 2-ой половины дня 9 апреля 1945 г., в замке распоряжался комендант, назначенный гауляйтером Кохом, но и начальник, назначенный военным порядком, неожиданно исчез. Я находился в винном погребе. По договоренности с некоторыми офицерами я вывесил в северном и южном крыле замка белые флаги как знак капитуляции.

Ночью в 11.30 пришел русский полковник, который после того, как я ему всё показал и объяснил, дал указания об уходе. Когда я покинул замок в 12.30 ночи, ресторан был занят только одним артиллерийским подразделением[97]. Подвал и Орденский зал были совершенно не повреждены. Но, возвратившись из Эльбинга, где я лечился в госпитале, я слышал от доктора Роде, что Орденский зал и ресторан полностью выгорели. Во время падения города 9 апреля 1945 г. я слышал, как командир в форме СС дал приказ придать замок огню. Я до сих пор подозреваю, что Орденские покои, как и ресторан, были ограблены эсэсовцами и умышленно подожжены, то же самое подтвердил и доктор Роде предыдущей русской комиссии (Брюсова. — А. М.). Однако Роде должен был знать, что в случае сдачи замок должен был быть подожжен.

Пауль Фейерабенд. Кёнигсберг, 2 апреля 1946 г.»[98]

***

Этот трехстраничный протокол допроса я нашел в 2011 г. в личном архиве А. М. Кучумова в ЦГАЛИ Санкт-Петербурга и через три года факсимиле опубликовал в книге «Жемчужное ожерелье Санкт-Петербурга»[99], а потом в других своих книгах, наделав немало шума. Проанализируем этот — ключевой для уяснения судьбы Янтарной комнаты — документ. В самом начале П. Фейерабенд говорит о «немецкой» Янтарной комнате, собранной А. Роде в Кёнигсбергском замке. Царскосельскую комнату Фейерабенд никогда не видел и не мог иметь в виду. Эту же комнату имел в виду Роде на допросе в комендатуре Кёнигсберга. В своем описании Фейерабенд преуменьшает размеры «немецкой» Янтарной комнаты и площадь янтарных панелей в ней; на самом деле они были больше, но на треть меньше, чем в Екатерининском дворце.

По свидетельству Фейерабенда, после бомбардировок Кёнигсберга английской авиацией в конце августа‑начале сентября 1944 г., упакованная в многочисленные ящики (их было 30) «немецкая» Янтарная комната находилась в Орденском зале Кёнигсбергского замка. Это не значит, что она вообще его не покидала. В середине января 1945 г. ящики с янтарными панно стояли во дворе замка, потом их прятали в бункере, а в ночь на 22 января пытались эвакуировать. Но после этого части «немецкой» Янтарной комнаты вернулись в Орденский зал, так как вывезти их из-за транспортных и иных проблем не представлялось возможным. Фейерабенд не мог ошибиться. Орденский зал находился над его рестораном, так что ящики с янтарными панелями были у него на виду. Он видел их денно и нощно, хотя их чуть не украла банда уголовников, переодетых в немецкую военную форму, которая ограбила Кёнигсбергский замок, увезя на грузовике в семи больших ящиках хранившиеся там ценности. В рапорте полицейского управления Кёнигсберга по сему поводу было сказано: «В ночь на 10 марта 1945 г. из Королевского замка похищены 7 ящиков с ценными и особо ценными предметами. Преступники действовали особо дерзко, имели подготовленные комплекты фальшивых документов. Внешняя охрана Северного крыла была введена в заблуждение, внутренняя –– нейтрализована. Среди похищенного –– часть предметов из коллекции Немецкого Янтарного кабинета (4 ящ.), золотые изделия из коллекции музея «Пруссия» (1 ящ.), картины из собрания XVI–XVIII вв. (2 ящ.). По сообщению источника „Михель“ к хищению причастна преступная группа, которую возглавляет Клаус Штефман. Круг лиц, причастных к правонарушению и адреса явочных квартир в настоящее время устанавливаются. По имеющимся данным ценности в настоящее время укрыты в одном из тайников, использовавшихся ранее для хранения контрабандных товаров».

Янтарные панели в огромных ящиках бандиты забрать не смогли, а вот детали декоративного убранства Янтарного кабинета забрали. Рапорт об ограблении замка тут же ушел в Берлин. Место нахождения бандитовбыстро вычислили. В ночь на 23 марта полицейский спецназ ликвидировал банду, но украденных в замке ценностей на месте боя не оказалось. Они не найдены поныне[100].

Все остальные детали «немецкого Янтарного кабинета», упакованные в больших деревянных ящиках, в полночь с 9 на 10 апреля 1945 г. находились в Орденском зале Кёнигсбергского замка. В половине первого ночи в зал вошел русский полковник[101], и после того, как Фейерабенд «ему всё показал и объяснил», приказал немецким работникам музея и ресторана, сидевшим у ящиков с янтарными панно, покинуть замок. Когда они уходили, «подвал и Орденский зал были совершенно не повреждены», а значит, янтарные панели были целы.

И еще важный факт. Из рассказа Фейерабенда следует, что Кёнигсбергский замок был подожжен по приказу офицера СС с использованием зажигательной мины с таймером. Это было универсальное диверсионное устройство J-Feder 504, которым в начале 1944 г. немцы заминировали и подожгли Екатерининский[102], Павловский и Гатчинский дворцы под Ленинградом; им же через год подожгли Кёнигсбергский замок (ил. 30). Показания Фейерабенда напрочь опровергают выводы английских исследователей судьбы Янтарной комнаты К. Скотт-Кларк и Э. Леви, которые в своей нашумевшей книге утверждали, что Янтарную комнату в Кёнигсбергском замке сожгли перепившиеся солдаты Красной армии[103]. Это злонамеренная английская ложь. Однако то, что замок подожгли эсэсовцы минами с таймером,не отменяет того факта, что северное крыло замка, где находилась Янтарная комната, загорелось после капитуляции Кёнигсберга, когда в замке находились советские солдаты.

Подтверждение этому мы находим в «Кёнигсбергском дневнике» Брюсова. Вот запись за 13 июня 1945 г.: «В замок приехал какой-то полковник, который участвовал во взятии замка. Он рассказал, что, когда он впервые вошел в замок, он видел именно в этом зале северного крыла большие ящики, передние из которых были разломлены, и в них была какая-то мебель. Следовательно, Янтарная комната погибла, по-видимому, от пожара, устроенного нашими солдатами»[104].

Это тот самый полковник, о котором Фейерабенд говорил Кучумову. В больших деревянных ящиках, стоявших в Орденском зале, помимо дворцовой мебели, были упакованы янтарные панели в деревянных каркасах. А последнее предложение указывает на то, что пожар в замке, где находилась «немецкая» Янтарная комната, случился после его занятия советскими войсками.

Об этом Брюсов написал и в докладной записке «для служебного пользования», отправленной 29 июля 1945 г. начальнику 1-го отдела Комитета по делам культурно-просветительских учреждений Панькову: «Фейерабенд, остававшийся в замке до сдачи его советским войскам, утверждает, будто бы Янтарная комната стояла в ящиках в момент сдачи и сгорела позднее, во время пожара, разрушившего часть северного крыла здания»[105]. Эту записку, как и дневник Брюсова, засекретили.

Пожар в уцелевшем северном крыле замка случился ночью 11 апреля. Орденский зал и прилегающие к нему помещения выгорели. В огне вместе с мебелью Кайзерлингов сгорела мебель Екатерининского дворца, двери его янтарного зала и три флорентийские мозаики, висевшие на стенах. Однако главное сокровище –– янтарные панели, как и обгоревшие зеркальные пилястры –– уцелели.

Отсюда следует, что детали Янтарной комнаты, находившиеся в ночь с 9 на 10 апреля 1945 г. в Орденском зале Кёнигсбергского замка и не сгоревшие при пожаре, оказались в руках советского военного командования. После пожара они находились в Кёнигсберге. Когда я впервые написал об этом в своих книгах, то получил шквал возмущенных откликов, лейтмотивом которых являлась фраза: «Что за чушь, такого не может быть!». Ведь если Янтарную комнату (ее основную часть) нашли в Кёнигсберге, то должны были отправить в Ленинград, но не отправили, а значит –– не нашли. Говорили, что «какая-то записка» (показания П. Фейерабенда), пусть даже написанная Кучумовым, ничего не доказывает. Вот если бы я нашел подлинник показаний Фейерабенда на немецком языке, тогда другое дело.

Так вот, помимо дневника и докладной записки Брюсова, я нашел в ныне рассекреченных архивах КГБ подлинник показаний Фейерабенда с его подписью. На титульном листе рукой А. М. Кучумова выведено: «Показания директора ресторана “Кровавый суд” П. Фейерабенда. Кёнигсберг. 1 апреля 1946 г.». Затем идет написанный карандашом на пяти страницах текст на немецком языке и его машинописный перевод. С него Кучумов сделал рукописную копию, которую после его смерти я нашел в фонде Кучумова в ЦГАЛИ (ил. 31, 31а, 31б, 31в, 31г, 31д, 32).

Из всего вышесказанного следует вывод: в апреле 1945 г. Янтарная комната, украденная во время войны из Екатерининского дворца и собранная в меньшем размере в Кёнигсбергском замке, оказалась в руках советских оккупационных властей. Но у кого?

Кучумов знал ответ на этот вопрос. Наряду с гражданскими поисковыми комиссиями и бригадами (Иваненко, Брюсова, Кучумова и др.) розысками похищенных и трофейных ценностей занимались военные администрации и особые поисковые группы НКГБ (МГБ), НКВД (МВД) и Смерша. Каждое ведомство решало свои задачи. Военные коменданты занятых советскими войсками населенных пунктов обязаны были взять под охрану все объекты, где могут находиться золото, драгоценности и культурно-исторические ценности, собрать их и вывезти на сборные склады трофейного имущества, где с ними работали и военные, и гражданские комиссии, и поисковики спецслужб. Всё было строго расписано –– кому и что нужно передавать. Органам госбезопасности (НКГБ‑МГБ), помимо архивов и документов, надлежало передавать все драгоценные металлы, камни и изделия из них для отправки в Гохран. А поскольку музейный янтарь (как и жемчуг) приравнивался к золоту, то передавать его надлежало поисковым командам Лубянки.

В Кёнигсберге в 1945 г. было два крупных склада трофейного имущества: один –– на юге города в Понарте (в районе нынешней ул. Павлика Морозова), другой –– в районе Литовского вала, в старых казармах у Закхаймских ворот. По свидетельству очевидца, Янтарную комнату из замка вывезли туда[106]. Кучумов этого не знал, но он узнал, что найденные в замке детали Янтарной комнаты находятся в Кёнигсберге в руках МГБ. Это перевело его поиски в совершенно иную плоскость, Кучумов это понимал. Но почему «компетентные органы» не отправили найденную Янтарную комнату в Ленинград, Анатолий Михайлович ни тогда, ни позже понять не смог. Так весной 1946 г. возникла тайна Янтарной комнаты и вопрос: «Куда советские генералы дели наше национальное сокровище и зачем?» Кучумов решил на свой страх и риск выяснить правду, хотя это могло стоить ему не только должности и карьеры, но и жизни.

- Калининградская поисковая экспедиция -

Не найдя следов Янтарной комнаты в Кёнигсберге, Кучумов искал их в Восточной Пруссии, потом в Германии, опять в Прибалтике и не нашел. Но в 1947 г. научный сотрудник Государственного Эрмитажа К. А. Агафонова, будучи в Германии, узнала, что немецкому искусствоведу Г. Штраусу (ил. 33), проживающему в Берлине, якобы известно местонахождение Янтарной комнаты в Кёнигсберге, о чем он извещал советские оккупационные власти. Во время войны доктор Штраус работал инспектором министерства культуры Восточной Пруссии, хорошо знал Роде и собранный им Янтарный кабинет и мог о нем что-то знать[107].

Вернувшись в Ленинград, Агафонова рассказала об этом Кучумову, а тот послал запрос в советскую военную администрацию Берлина с просьбой разрешить приезд Герхарда Штрауса в Калининград. Но так как это был закрытый город, для разрешения понадобилась санкция И. В. Сталина. «Вождь народов» ее дал, начертав на обращении Кучумова: «Доставить доктора Штрауса в Кёнигсберг, а Янтарную комнату — по назначению».

В декабре 1949 г. по специальному решению советского правительства доктор искусствоведения Г. Штраус был доставлен в Калининград, куда вызвали и А. М. Кучумова. Была создана Государственная комиссия по поискам Янтарной комнаты, которую возглавил 1-й секретарь Калининградского обкома партии В. Д. Кролевский (ил. 34). В комиссию также вошли главный архитектор Калининграда А. В. Максимов, начальник областного отдела МПВО В. М. Якубович, начальник Управления МВД по Калининградской области генерал-майор В. И. Дёмин, полковник Федотов, офицеры госбезопасности и другие персоны. В их распоряжении было более сотни солдат и пожарных, передвижная электростанция, землеройное и другое оборудование. Кролевский представил немецкого профессора членам комиссии, и 7 декабря поисковые работы началась. Вот как потом их описал Кучумов: «Комиссией было решено, прежде всего, еще раз тщательно обследовать замок: (ил. 35) кладку всех стен, бетонировку подвалов и различных помещений, площадь двора, замковых террас на склоне горы и так далее. Произведенные раскопки, пробивка многих свежевыложенных стен, заделанных проемов, бетонированных полов и вскрытие земли под ними до грунта, копка траншей во дворе — всё это подтверждало тот факт, что в последние годы в замке производились большие перестройки и переделки. Однако никаких замаскированных хранилищ обнаружено не было. Параллельно с работами в замке производилось обследование всех сооружений города, которые могли быть использованы для укрытия ящиков с янтарными панно. Были тщательно осмотрены подвалы и помещения сейфов Имперского банка, находящегося рядом с замком, железобетонный бункер, убежище по улице Ланге Райе, некоторые башни и бастионы крепостей времени 1840–1860 годов, расположенные в черте города, а также знаменитый замок Лохштедт под Пиллау, куда немцами вывозились архивные и музейные материалы»[108].

Две недели государственная комиссия вместе с доктором Штраусом обследовала Кёнигсберг и его окрестности, однако ничего не нашла, а поведение немецкого гостя выглядело очень странным. Как вспоминал Максимов, Штраус «всё время мутил воду»: предлагал всё новые версии, называл новые места, но нигде ничего не обнаруживалось. А когда Максимов или Кучумов указывали ему на возможные адреса тайников, то он реагировал нервно и даже зло. По мнению Максимова, Штраус не столько хотел что-то показать, сколько убедиться в том, что русские чего-то очень важного не знают или не нашли. Странно вел себя Штраус и при его опросах Кучумовым 8 и 12 декабря 1949 г. в калининградской гостинице «Москва». Поскольку Кучумов не знал немецкого языка, а Штраус –– русского, переводчиком выступал капитан МГБ Борис Щукин, который был «смотрящим» от компетентных органов при поисковой экспедиции.

***

Кучумов начал с вопросов об А. Роде, и Штраус рассказал о нем, подчеркнув, что доктор Роде не был нацистом, ни в какой партии не состоял, а по политическим взглядам являлся левоцентристом. На вопрос, был ли знаком А. Роде с Э. Кохом и командующим группой армий «Север», генерал-фельдмаршалом Г. фон Кюхлером,  Штраус ответил утвердительно. По его словам, Роде поддерживал связь с Кохом с 1928 г., когда приехал в Кёнигсберг на должность директора художественных собраний города, а Кох по линии НСДАП стал гауляйтером Восточной Пруссии. Они регулярно встречались, «но никогда не были друзьями».

Затем разговор зашел о Янтарной комнате. Штраус рассказал, что летом 1941 г. он и Роде очень переживали за нее. Поэтому, как только немецкие войска заняли г. Пушкин, Роде связался с Кюхлером и попросил его спасти Янтарную комнату и переправить ее в Кёнигсберг. В 1942 г. «немецкая» Янтарная комната была собрана в музейном зале южного крыла Кёнигсбергского замка, на третьем этаже в комнате с одним окном, выходившим на реку Преголя. По словам Штрауса, янтарные панели были в хорошем состоянии, хотя при перевозке частично пострадали и их пришлось реставрировать.

Кучумов спросил Штрауса о планах эвакуации, и тот сказал, что по его настоянию, накануне бомбардировок Кёнигсберга английской авиацией в конце августа 1944 г. Янтарную комнату демонтировали, упаковали в ящики и поместили в подвал южного крыла замка. Во время бомбежек Штрауса в городе не было. Но вернувшись 1 сентября, он сразу поехал в замок, где встретил Роде, и тот сказал ему, что во время налета Янтарная комната находилась глубоко в подвале и не пострадала[109].

«А что было потом?», – поинтересовался Кучумов. Штраус задумался, а затем сказал, что в ноябре 1944 г. Роде совершил несколько поездок по Восточной Пруссии и Саксонии в поисках убежища и написал письмо с предложением эвакуировать Янтарную комнату в саксонский замок Вексельбург. Кучумов спросил, использовался ли Орденский зал, где в апреле 1945 г. находилась и, по мнению Брюсова, сгорела Янтарная комната, как временное хранилище? Тут Штраус стал путаться, говорить невнятно, а на вопрос, когда он последний раз видел Роде, ответил, что в период между 11 и 15 января 1945 г., но не помнит, говорили ли они о Янтарной комнате. Штраус заволновался и сказал, что ему нужно найти еще свидетелей –– «честных немцев», которые были молчаливыми противниками Гитлера, например, доктора Э. Шаумана, живущего в Берлине. Возможно, надо допросить и бывшего коменданта Кёнигсберга генерала Ляша, который может что-то знать о Янтарной комнате. Поведение Штрауса становилось неадекватным. Он путался, не давал ответов на простые вопросы, поэтому беседу пришлось прекратить.

Вторая беседа была не менее странной. Штраус постоянно путался, всё забывал и что-то скрывал. Кучумов спросил его о трехэтажном «хофбункере» возле замка, где Роде хранил свои главные сокровища. О нем он докладывал начальству в Берлин, а в конце июня 1945 г. показывал Брюсову. Могли ли Янтарную комнату спрятать там? Штраус ответил, что там должны были храниться картины из Кёнигсбергского замка. Где находится бункер? «Либо на Ланге Райе, либо на Нассергарден, точно не помню», –– ответил Штраус.

Слушая немецкого профессора, Кучумов не мог понять: он действительно ничего не знает или играет в какую-то непонятную игру. Ведь Штраус четырежды (!) обращался к советским властям, желая рассказать что-то важное о месте нахождения Янтарной комнаты, и просил доставить его в Кёнигсберг, а по приезду вдруг всё забыл и мямлил что-то невнятное.

Перед возвращением в Берлин Г. Штраус составил для Кучумова «Специальное сообщение» на 20 страницах об исторических зданиях и местах Кёнигсберга с подробными рисунками и схемами. Всё по памяти и очень точно. Двадцать одна подробная схема, кроме одного объекта под цифрой «8», которой был помечен комплекс зданий Геологического и Янтарного музеев на углу улицы Ланге Райе[110], где должен был находиться один из секретных бункеров Коха и Роде. Профессор «забыл», там ли находились музеи, которые он по долгу службы курировал!

Для поисков «хофбункера Роде» пришлось вызывать из Москвы профессора Брюсова. «Вход в бункер, –– вспоминал Кучумов, –– находился во внутреннем помещении какого-то дома в районе замка. Для определения места бункера был вызван из Москвы в Кёнигсберг Брюсов, но найти вход в бункер или хотя бы его место не удалось. Здание, из которого был вход, позднее рухнуло, и бункер оказался под развалинами, так как эта часть города представляла собой сплошные руины»[111].

Так в декабре 1949 г. началась и закончилась Калининградская поисковая экспедиция[112]. Янтарную комнату не нашли, задание Сталина не выполнили. МГБ начало трясти всех, причастных к этому. Профессора Брюсова подвергли жесткому допросу, который привел к инфаркту. «Кёнигсбергский дневник» у него изъяли, а он после той «беседы» до самой смерти в 1966 г. о Янтарной комнате ни с кем не говорил, хотя до этого вел весьма откровенные разговоры с Максимовым. Доктора Штрауса «за введение в заблуждение» советских властей спасло от расправы заступничество кого-то из руководителей созданной накануне Германской Демократической Республики. Кучумова отстранили от поисковой деятельности и отправили руководить Центральным хранилищем музейных фондов пригородов Ленинграда, а в 1956 г. назначили главным хранителем Павловского дворца-музея, где он проработал 20 лет, до ухода на пенсию по болезни. Так советские «компетентные органы» закрыли дверь к разгадке тайны Янтарной комнаты. Но она неожиданно всплыла.

Ребус Штрауса

Через год или полтора после неудачной поисковой эпопеи Кучумов получил из Берлина удивительное письмо-ребус на двух сторонах одного листа. Видимо, письмо доставили с нарочным, уж больно невероятная и опасная информация содержалась в нем. Давайте рассмотрим этот любопытнейший документ, который более полувека был спрятан ото всех в архиве Кучумова[113] (ил. 36).

Автором зашифрованного послания был Г. Штраус, изобразивший себя в виде страуса[114] и назвавший Кучумова мой лучший товарищ ленинградски. На лицевой стороне листа карикатурно изображен Кучумов –– в смешной немецкой шляпе и круглых очках, с «детским» зонтиком. Вытянув шею, он ищет Янтарную комнату через огромную лупу в правой руке. Судя по фотографиям, изображение очень похоже на А. М. Кучумова тех лет. Точность деталей не удивляет, ведь автор письма познакомился с Кучумовым в Берлине еще в 1947 г., во время его поисковой деятельности. В левом верхнем углу листа, над зонтиком изображен термометр, на котором десять градусов ниже нуля, а в правом верхнем углу стоят даты: 7–19.XII.49 г. — когда Штраус участвовал в работе поисковой экспедиции в Калининграде. Под датой подпись Штрауса, которая Кучумову была знакома. Ею автор послания дал знать, что он –– тот самый профессор Штраус, с которым Кучумов беседовал в калининградской гостинице.

Под левой ногой Кучумова изображены руины Кёнигсбергского замка, а в правом нижнем углу листа интересная композиция. Там стоит советский офицер, над ним надпись: капитан Тшукин. Это капитан госбезопасности Б. Щукин, который вместе со Штраусом и Кучумовым работал в поисковой комиссии Кролевского переводчиком и надсмотрщиком. В левой руке у капитана наган, а у его ног — несчастный страус (над ним надпись – Штраусс), шея которого зажата капитанскими сапогами. Это означает, что во время бесед с Кучумовым в гостинице «Москва» капитан Щукин «зажимал» Штраусу горло, не давая откровенно поговорить (так оно и было, судя по записи разговоров). О чем? У головы страуса — бинокль, который смотрит на Бранденбургские ворота, и тут же надпись: Берлин. То есть, Штраус хотел сказать Кучумову что-то важное, связанное с Берлином, а Щукин не дал ему рассказать.

Правой рукой «Тшукин» тянется к телефонному аппарату, который проводом связан с телефонной трубкой в верхней части листа (то есть «наверху», у начальства). Вдоль телефонного провода надпись: хороший погода, – а возле «начальственной» трубки изображен самолет и драгоценности в виде ожерелья с крестиком. Из этого можно заключить, что в Калининградском управлении МГБ Штрауса подвергли жесткому допросу при участии капитана Щукина. Там всплыли какие-то драгоценности, которые после телефонного разговора Щукина с начальством были куда-то отправлены –– самолетом, в хорошую погоду, ночью (вокруг звездное небо). Мы не знаем, куда, но драгоценности указывают на то, что приезд Штрауса в Калининград был не бесполезным, он сдал МГБ что-то очень ценное. Рядом со страусом и капитаном «Тшукиным» в углу стоит странный предмет, похожий на бутыль, на нем три буквы – ЗИР, что сие означает — неясно.

В нижней части листа изображен глобус, его пристально через лупу разглядывает Кучумов. На лупе видна надпись по-русски: Хенкензивкен. На глобусе — очертания Европы, а место на побережье Балтики –– у Поморской бухты, разделяющей Германию и Польшу, помечено точкой, возле которой та же надпись продублирована мелким шрифтом по-немецки: Henkensiefken. А наверху крупными буквами выведено: Мой лучший товарищ ленинградски искат в Хенкензивкен!

А теперь рассмотрим обратную сторону листа — там всё яснее и проще (ил. 37). В правом верхнем углу изображен Екатерининский дворец в г. Пушкине — Детском Селе (рядом надпись: Детшкоие Зело), откуда поезд с двумя вагонами едет в Кёнигсберг, вывозя Янтарную комнату. Потом из Калининградажелезная дорога, пересекая Вислу и Одер (с мостом), ведет в Берлин, разделенный на советский, американский, британский и французский оккупационные секторы; каждый из них помечен флагом. А в Берлине два вагона с Янтарной комнатой, которые шли из Детского Села в Кёнигсберг, изображены в американском секторе Западного Берлина, куда они могли попасть только через советский сектор. Там на границе американского и британского секторов помечено место, на которое указывает жирная стрелка, а слева от нее надпись: Мой лучше товарищ ленинградски ехать круг на американски зектор. Надпись адресована Кучумову. Вокруг вагонов с Янтарной комнатой изображены три танка со стволами в их сторону, обозначающие, что это место хорошо охраняется. А на границе советского и американского секторов стоит ликующий страус. Задрав голову вверх, он смеется: Ха-ха-ха! Над ним крупными буквами начертано: 1950: месть в Берлине. А еще выше, над устьем Одера, впадающего в Поморскую бухту, изображен кораблик, плывущий на запад.

В письме-ребусе трижды фигурирует по-русски и по-немецки слово Хенкензивкен. Географического названия Henkensiefken на карте я не нашел, хотя это весьма распространенная в Поморье фамилия. Поэтому Хенкензивкен (Хенкензифкен) — это не место на берегу Поморской бухты, а фамилия человека, связанного с этим местом и Янтарной комнатой. И такой человек был! О нем мы еще расскажем.

Таким образом, своим зашифрованным посланием Штраус сообщил Кучумову, что после окончания войны кёнигсбергская Янтарная комната была вывезена в Восточный Берлин, а в 1950 г. ее передали из советского оккупационного сектора в американский. Штраус полагал, что потом янтарные панели доставили к Балтийскому морю и на корабле вывезли в США. Во время войны доктор Штраус являлся сотрудником Инспекции по охране памятников Восточной Пруссии, а после войны был начальником Отдела изобразительных искусств, музеев и памятников Министерства народного образования ГДР. В круг его обязанностей входил поиск культурных ценностей, похищенных гитлеровцами[115]. Он был человеком информированным, и его информации можно доверять. То, что Штраус зашифровал послание, объяснимо: после общения с МГБ прямо писать об этом он не решался. В письме были неясности: почему «немецкую» Янтарную комнату передали американцам в 1950 г., и что означает ликующий, смеющийся страус и надпись: «Месть в Берлине»? Но главное было ясно. Письмо Штрауса, несомненно, шокировало Кучумова, поэтому он спрятал его в особую папку и до конца жизни никому не показывал. Я нашел этот «детский» ребус в 2011 г. в архиве А. М. Кучумова в ЦГАЛИ –– в той самой папке, вместе с показаниями П. Фейерабенда и другими документами, проливающими свет на судьбу Янтарной комнаты[116].

- Янтарь генерала Телегина. Акт Брюсова -

Через полвека информация доктора Штрауса о том, что найденные в Кёнигсберге детали Янтарной комнаты по окончании войны были вывезены в Восточный Берлин, получила подтверждение. Генерал-лейтенант К. Ф. Телегин, близкий друг маршала Г. К. Жукова, его заместитель и член Военного совета Группы советских войск в Германии, рассказывал после войны своим близким, что видел в Берлине Янтарную комнату, а некоторые ее детали привез в Москву и они хранились у потомков генерала. В 2004 г. муж внучки Телегина И. А. [User38] Смыков[117] (ил. 38) рассказал об этом журналистам «Комсомольской правды», где вышли две сенсационные статьи, в предисловии к которым говорилось: «Человек, позвонивший в редакцию, был краток: „У меня дома хранятся фрагменты Янтарной комнаты. Той самой, которую немцы увезли из Царского Села в 1941-м и следы которой до сих пор ищут всякие экспедиции. Не верите –– приезжайте“… Корреспонденты „КП“ приехали к нему и узнали, что Игорь –– муж внучки одного из ближайших соратников маршала Жукова –– генерала Телегина, арестованного в 1948 году по обвинению в мародерстве. Он вывез из Германии огромное количество произведений искусства, старинного оружия, уникальных изделий из золота и серебра. Во время обыска следователи МГБ обнаружили, что одна из стен домашнего кабинета генерала отделана янтарем –– его изъяли в качестве „вещдока“. Жене Телегина удалось сохранить несколько фрагментов»[118].

Когда заинтригованные журналисты приехали к Смыковым, то увидели в их небогатой квартире много антикварных вещей музейного качества. «Остатки былой роскоши», –– сказал гостям хозяин, упомянув о трофейной коллекции генерала Телегина. Смыкова спросили: «Как всё это удалось уберечь от конфискации?» Он ответил: «Телегин предчувствовал арест и потому кое-что спрятал у родственников. А вот янтарные украшения на стене своего кабинета трогать почему-то не стал. Может, не успел спрятать. Кое-что сохранилось у нас в семье –– пять крупных обломков. Я почти на сто процентов убежден, что они –– из Янтарной комнаты»[119].

Журналисты спросили: «А с чего вы взяли, что среди вывезенных Телегиным вещей была Янтарная комната?» –– Смыков ответил:

– Я вычитал это в протоколах допроса. Телегина спрашивали и про янтарь.

– Про янтарь или Янтарную комнату?

– Не могу буквально процитировать фразу из допроса, но близко к тексту она звучала так: «Гражданин Телегин, вы знали, что увозите из Германии материалы Янтарной комнаты?» И он ответил: «Если я привез в Москву Янтарную комнату, то считайте, что я спас ее для истории!»[120]

На вопрос, как янтарные артефакты попали к Телегину, Смыков сначала привел рассказ бабушки своей жены Светы, которая «рассказывала ее родителям, что однажды в глубоких берлинских катакомбах солдаты обнаружили какие-то ящики, раскурочили их и бросили. Один из офицеров нашел у своего подчиненного обломок янтаря и спросил, где он его взял. Тот рассказал. Офицер, видимо, знал толк в янтаре и доложил в штаб Группы войск. Узнав об этом, Телегин поинтересовался находкой и приказал показать ее. Что было дальше, я точно не знаю. Знаю только, что некоторые янтарные фрагменты многие годы хранились у нас в чулане под большим секретом»[121].

Но затем, по ходу разговора Смыков признался: «Когда я смотрел следственные материалы, наткнулся на вопрос судьи Телегину: „Скажите, как к вам попала Янтарная комната?“. Тот ответил: „Купил через трофейную службу. Я на тот момент не знал, что она представляет ценность. Считайте, что я ее сохранил для советского народа“»[122].

Прояснив детали этой истории, Смыков показал гостям семейные янтарные реликвии и разрешил их сфотографировать. По этим фотографиям специалисты дали свое заключение. «Это натуральный янтарь. Цвет и внешняя поверхность позволяют сказать, что изделие изготовлено более ста лет тому назад», — сказал директор Царскосельской янтарной мастерской Б. П. Игдалов. Ему вторила замдиректора мастерской Т. Макарова: «Это действительно янтарь и очень старый. На всех фрагментах есть углубления. Создается впечатление, что в них были специальные штифты, к которым что-то прикреплялось. Может, сверху еще крепились какие-то янтарные пластины. Возможно, эти фрагменты были частью янтарных предметов, которые находились в Янтарной комнате. Весьма любопытны и овальные края некоторых фрагментов. Овальные элементы есть и на панелях Янтарной комнаты. Всё это очень интересно»[123].

***

Итак, по утверждению потомков К. Ф. Телегина, до ареста генерала в начале 1948 г. в его московской квартире хранились детали Янтарной комнаты, привезенные им из Берлина. Это были янтарные панели, украшавшие рабочий кабинет генерала и изъятые при аресте, и несколько «обломков янтаря», в коих специалисты Царскосельской янтарной мастерской признали старый янтарь, который мог быть «частью янтарных предметов», находившихся в Янтарной комнате. Телегин работал в штабе Группы советских войск в Германии в 1945–1946 гг.[124], значит, оказавшиеся у него янтарные артефакты тогда находились в Берлине. Это совпадает с информацией из ребуса Штрауса о том, что найденные в апреле 1945 г. в Кёнигсбергском замке части «немецкой» Янтарной комнаты были вывезены в Берлин[125]. О том, что Янтарная комната находится в Берлине, знали и в МГБ, потому что следователь спрашивал Телегина: «Вы знали, что увозите из Германии материалы Янтарной комнаты?». Ящики с ее деталями, видимо, находились в одном из подземных хранилищ произведений искусства, оборудованных немцами в Берлине в конце войны. Эти хранилища оказались в распоряжении советских оккупационных властей[126], устроивших там склады трофейных ценностей, где Телегин наверняка побывал –– отсюда его рассказы про «берлинские катакомбы», где он якобы увидел Янтарную комнату. Но дело было не только в ней.

Помимо найденных в Кёнигсбергском замке янтарных панелей, в распоряжении Министерства госбезопасности СССР оказались бесценные сокровища янтарных музеев Восточной Пруссии, найденные А. Я. Брюсовым в музейном хранилище на улице Ланге Райе, которое «не узнал» доктор Штраус. На сей счет в «архиве Штайна»[127] имеется документ, найденный мною в Государственном архиве Калининградской области. Это акт, составленный 12 июня 1945 г. А. Я. Брюсовым (ил. 39), где сказано: «Составлен настоящий акт представителем политуправления фронта гвардии капитаном Чернышевым и членом бригады Комитета по делам политпросветучреждений подполковником Брюсовым в том, что: 1. Ими осмотрено было помещение на ул. Ланге Райе, 4, где находилась коллекция образцов янтаря и Геологический музей. 2. Оба собрания сохранились в достаточно хорошем состоянии. По-видимому, немцами была начата упаковка этих вещей, но прервана в самом начале. В подавляющем большинстве все образцы снабжены этикетками об их происхождении. 3. Надо считать желательными упаковку всех этих ценностей и перевозку их в безопасное место и охраняемое помещение. Собрание образцов янтаря всего мира, как одно из лучших собраний такого рода, подлежит, несомненно, отправке в Москву. 4. Геологическая коллекция, прекрасно систематизированная и довольно обширная, несомненно, представляет большой интерес, но вопрос о ее эвакуации следует решать после запроса Москвы, так как без специалиста нельзя сказать, не является ли эта коллекция дублетной к имеющимся. 5. Упаковка обеих коллекций может быть произведена за 8–10 дней при десяти рабочих. Подполковник Брюсов»[128].

По словам Брюсова, он передал найденные им ценнейшие музейные собрания янтаря коменданту города, и с тех пор их никто не видел. Поскольку трофейные ценности определенным образом сортировались, есть все основания полагать, что янтарные сокровища, найденные профессором Брюсовым, оказались в одном месте с янтарными панелями из замка и разделили их судьбу. В 1945 – начале 1946 г. детали Янтарной комнаты и музейные собрания города[129] были вывезены из Кёнигсберга в Восточный Берлин, откуда в 1950 г. переданы в Западный Берлин американцам. На этом в истории Янтарной комнаты можно было бы поставить точку, помня о поговорке: «Что в Америку попало, то для тебя пропало». Но она снова преподнесла сюрприз.

- «Смотрящий» за Геркулесом -

В июле 1958 г. в газете «Калининградская правда» был опубликован цикл статей о загадочной судьбе Янтарной комнаты, которые написал 1-й секретарь Калининградского обкома КПСС В. Д. Кролевский, скрывавшийся под псевдонимом В. Дмитриев. Автор статей утверждал, что Янтарную комнату в начале 1945 г. куда-то спрятали немцы. Талантливо, с искусной интригой написанные статьи вызвали широкий интерес. В ГДР их перевели на немецкий язык, подсократили, и в 1959 г. опубликовали в виде очерка в журнале Freie Welt–– пропагандистском рупоре «Штази». Один из бывших его кураторов, некто Штольц, уже после исчезновения ГДР признался в разговоре с упомянутыми нами английскими «журналистами» К. Скотт-Кларк и Э. Леви: «Вы никогда не поймете Freie Welt, если не поймете природу дезинформации». А когда англичане спросили его, какая дезинформация содержалась в статье о Янтарной комнате, он ответил: «Фальшивкой была не сама история, хотя некоторые детали в ней могли быть преувеличены. Скрывался источник информации», – каковым являлся КГБ[130]. На статью в Freie Welt стали ссылаться в немецких и прочих западных СМИ. Загадка Янтарной комнаты получила международную огласку, постепенно раскручивалась и со временем превратилась в великий миф XX века.

Один из самых интригующих откликов на публикации появился в октябре 1960 г. Это было письмо о Янтарной комнате, написанное человеком со знакомой нам по ребусу Штрауса фамилией Хенкензифкен, адресованное военному инженеру-строителю Х. Герлаху, работавшему в конце войны в Кёнигсберге. Автор письма не только рассказал ему о «немецкой» Янтарной комнате и судьбе доктора Роде, но и приложил [User40] эскизную зарисовку янтарной стены с обгоревшими зеркальными пилястрами и бра, собранную на зеленом фоне (grün), какого ни в Царском Селе, ни в Кёнигсбергском замке не было (ил. 40). А так как с августа 1944 г. и до конца войны Янтарную комнату не собирали, значит, собрали эту янтарную композицию после войны и, судя по адресу автора письма (Kassel, Mulangstraβe, 8), –– в Касселе.

Фридрих Хенкензифкен (ил. 41) –– матерый нацист, работал в администрации Э. Коха, был главным инспектором Кёнигсбергского замка-музея, хорошо знал А. Роде и его Янтарную комнату. После войны исчез, а его фамилия значится в списке лиц, которых А. М. Кучумов хотел непременно найти, но не нашел[131]. И вот он объявился в Касселе. Адрес, указанный на его письме, находится в пределах всемирно известного дворцово-паркового комплекса Bergpark Wilhelmshöhe с фонтанами, водопадами и романтическим замком с фигурой Геркулеса на вершине холма (ил. 42). В парке несколько дворцов и музеев. В огромном дворце Вильгельмсхёэ (Wilhelmshöhe)[132] с 1956 г. выставляла свои коллекции Кассельская картинная галерея, сейчас там парадная резиденция правительства ФРГ. А с 1948 по 1976 г. во дворце располагался Немецкий музей обоев и обивки, где была и зеленая штофная обивка, и зеленые обои, а зарисовка янтарных панелей сделана на фоне зеленой стены!

Из адресной книги Касселя мне удалось установить, что Ф. Хенкензифкен работал обер-инспектором (Oberinsp.) в Лесной школе Вильгельмсхёэ (Waldschule Wilhelmshöhe), а местом его работы являлся Дом надзирателя в Геркулесе (Aufseherhaus am Herkules). Он присматривал за статуей римского бога и замком под ней –– и это не случайно! Под замком, внутри холма, могут быть хранилища, где можно хранить всё, что угодно. Холм Вильгельма –– идеальное место для этого. Во время войны нацисты соорудили в Касселе несколько крупных подземных хранилищ для произведений искусства, куда изначально предполагалось вывезти из Кёнигсберга Янтарную комнату. В итоге она там и оказалась, а Хенкензифкен за ней присматривал.

Но как частично обгоревшие детали Янтарной комнаты попали к нему? Очевидно, при передаче янтарных сокровищ Кёнигсберга американцам в 1950 г., Хенкензифкен выступал экспертом с их стороны. С советской стороны экспертом был Г. Штраус, поэтому он знал о передаче янтарных панелей в ходе секретной операции МГБ и сообщил об этом Кучумову. Штраус, конечно же, сразу их опознал, но промолчал, и уцелевшие части царскосельской Янтарной комнаты передали американцам как «немецкий Янтарный кабинет из Кёнигсбергского замка». Советские офицеры, участвовавшие в этом мероприятии, ничего не заподозрили, потому что никогда не видели Янтарной комнаты и не знали о ней. Широкую известность она приобрела лишь в конце 1950-х гг., когда с подачи КГБ и «Штази» о ней раструбили масс-медиа. А Штраус таким способом отомстил Советам за то, что годом ранее «капитан Тшукин» и его коллеги жестоко обошлись с ним, зажимая (на ребусе –– с наганом!) ему шею между сапог. Отсюда его ликующий смех и надпись: «Месть в Берлине»[133].

- «Дары войны» генерала Серова -

Передача янтарных панелей американцам произошла непреднамеренно, потому что передававшие их советские офицеры не знали, откуда они. Виновен в этом генерал-полковник И. А. Серов (ил. 43), который в феврале 1947 г. был назначен на пост замминистра внутренних дел СССР, а с июня 1945-го являлся заместителем Главноначальствующего Советской военной администрации Германии по делам гражданской администрации и уполномоченным НКВД по Группе советских оккупационных войск в Германии. В его распоряжении были все трофейные ценности, находившиеся на территории Восточной Германии, а это был особый товар.

С лета 1945 г. по всей Европе шла бойкая торговля «дарами войны» –– бесхозными вещами жертв войны, которые покупали за небольшие деньги обнищавшие европейцы. Наряду с одеждой и предметами быта, эти магазины торговали дорогими предметами искусства и разнообразным антиквариатом. Занимался этим и Советский Союз. В занятой советскими войсками части Европы и во многих советских городах функционировали магазины, торговавшие за валюту (в Европе) и на рубли трофейным добром. Они работали под крышей «компетентных органов» и являлись аналогом довоенных магазинов Торгсина. А в 1946 г. при Совете Министров СССР было создано Главное управление советского имущества за границей (ГУСИМЗ). Формально оно являлось структурой Министерства внешней торговли, но на деле было совместным предприятием Минторга и Лубянки. В апреле 1947 г. это управление возглавил давний соратник Л. П. Берия, бывший министр госбезопасности СССР В. Н. Меркулов, а его заместителем стал другой ставленник всесильного маршала, бывший замминистра иностранных дел СССР генерал-лейтенант В. Г. Деканозов (обоих расстреляли в 1953 г. по «делу Берия»). Эти «птенцы бериевского гнезда» создали целую империю ГУСИМЗ с главными офисами в Вене и Будапеште, где оборачивались огромные деньги и расхищались огромные ценности[134]. Ее предприятия (лишь маленькой Австрии их было 45) не только распоряжались трофейным имуществом, но и добывали стратегическое сырье (например, урановую руду), которое отправляли в СССР.

Особым местом на карте этой империи была Германия, где хозяином «даров войны» был протеже Берии генерал И. А. Серов, в чьих руках, наряду со всем прочим, оказалась «немецкая» Янтарная комната, вывезенная из Кёнигсберга в Берлин, с которой он мог поступить, как угодно. Через свою трофейную службу Серов продал своему другу генералу Телегину несколько янтарных панно, которыми тот украсил свой рабочий кабинет в Москве. В принципе Серов мог продать всю Янтарную комнату –– без проблем. Сознавал ли генерал, какое сокровище оказалось у него в руках и почему не предпринял никаких мер по его опознанию –– я не знаю. Но знаю, что обстановка в среде генералов НКВД (МВД)[135], сидевших на трофейных развалах в Германии, была криминальной.

В те самые часы, когда советские воины брали штурмом рейхстаг, особая группа НКВД по главе с полковником А. М. Сидневым захватила Рейхсбанк и вывезла несколько грузовиков с деньгами и ценностями. Сам Серов на допросах выманивал драгоценности у пленных немецких генералов и отправлял в Москву эшелоны с трофейным добром. Так же делали и его подчиненные[136]. Министерство госбезопасности В. С. Абакумова следило за их деятельностью и докладывало «хозяину». Поэтому осенью 1946 г. все оперативные секторы Берлина и оккупированных германских земель, набитые трофейным добром, были переданы из ведения МВД в ведение МГБ СССР, а в конце 1947 г. Сталин санкционировал арест группы генералов из окружения Серова[137].

Сам Серов чудом спасся[138]. Но когда в 1954 г. он возглавил только что созданный Комитет государственной безопасности СССР, то с санкции Н. С. Хрущёва уничтожил компрометирующие материалы по репрессиям на советского лидера и других «честных людей». Выступая на сентябрьском (1958 г.) пленуме ЦК КПСС, Хрущев сказал: «Я документов сам не видел, но узнал о таких документах и дал согласие на их уничтожение… Там несколько мешков было. Для этого была составлена комиссия, которая эти документы посмотрела, составила акт (акт есть), и я сказал, что я согласен их уничтожить. Было решение Президиума ЦК, чтобы эти документы уничтожить. Но имелось в виду не сбрасывать концы в воду, а чтобы не компрометировать честных людей»[139].

На самом деле это было именно сбрасывание концов в воду, так как по спискам, подписанным Хрущёвым, были репрессированы и расстреляны сотни (если не тысячи) человек. Уничтожив эти списки, Хрущёв стал «белым и пушистым», что позволило ему расправиться со своими политическими противниками. Масштабы «расчистки архивов» потрясают. Как вспоминал В. Е. Семичастный, назначенный в 1961 г. председателем КГБ, к тому времени «многие документы уже были уничтожены или подчищены». Всего было уничтожено документов «на более чем 6 миллионов советских граждан»![140]

Тогда же, воспользовавшись ситуацией, генерал Серов уничтожил компромат на себя по репрессивным и трофейным делам, особенно в Берлине. Наверняка к нему попала информация о Янтарной комнате, которую разыскивали ленинградские музейщики, и он подстраховался — документы о ней уничтожил, в Центральном архиве ФСБ их нет[141]. Подлинная судьба сокровища была засекречена, а через советские и немецкие газеты запущены ложные версии, которые с тех пор гуляют по миру, не давая спать излишне эмоциональным «кладоискателям». Но почему вообще «кёнигсбергскую» Янтарную комнату передали американцам?! Я вижу единственное разумное объяснение.

- Плата за войну -

Ленд-лиз (от англ. lend — давать взаймы и lease — сдавать в аренду, внаем) — государственная программа, по которой Соединенные Штаты передавали своим союзникам во Второй мировой войне оружие, военную технику, боеприпасы, промышленное оборудование, продовольствие и стратегическое сырье. Закон о ленд-лизе (Lend Lease Act) был принят американским конгрессом 11 марта 1941 г. Он давал президенту США полномочия помогать любой стране, оборона которой признавалась жизненно важной для Америки. Сначала получателем помощи была Великобритания, потом к ней подключились десятки стран.

Ленд-лиз –– неотъемлемая часть истории Великой Отечественной войны. Он сыграл важную роль в великой победе советского народа, хотя достался непросто, потому что нападение нацистской Германии на Советский Союз правящие круги США встретили неоднозначно. С одной стороны, 24 июня президент Ф. Рузвельт заявил о готовности предоставить России «всю ту помощь, какую мы сможем», а исполняющий обязанности госсекретаря С. Уэллес заверил советского посла К. А. Уманского в том, что «любая просьба о материальной помощи, с которой Советское правительство обратится к Соединенным Штатам, будет немедленно принята во внимание». С другой стороны, бывший американский посол в Москве У. Буллит и группа влиятельных конгрессменов выступили против этого. Сенатор-республиканец Р. Тафт заявил, что «победа коммунизма в мире будет для США гораздо более опасной, чем победа фашизма». А сенатор-демократ, будущий президент США Г. Трумэн цинично изрек: «Если мы увидим, что выигрывает Германия, нам следует помогать России. А если будет выигрывать Россия, нам следует помогать Германии. И пусть они убивают друг друга как можно больше».

Но линия Рузвельта победила. В середине июля 1941 г. начались американо-советские переговоры, а в конце июля с особой миссией по ленд-лизу в Москву прибыл личный представитель президента США Г. Гопкинс. Окончательно вопрос был решен на трехсторонней (СССР, США, Великобритания) конференции в Москве 28 сентября – 1 октября 1941 г., после которой Сталин получил письмо от президента США, в котором тот обязался принять все меры для обеспечения «поставок на сумму до 1 миллиарда долларов». Стороны договорились, что безвозвратно утраченная в боях техника оплате не подлежит. Однако за оборудование, станки, качественные военные материалы и продовольствие Советский Союз должен был рассчитаться. Рузвельт предложил, чтобы «по задолженности, образовавшейся в результате ленд-лиза, не взималось никаких процентов, и чтобы Советское правительство начало покрывать ее платежами через пять лет после окончания войны». Сталин согласился.

На самом деле поставки в СССР по ленд-лизу на порядок превысили объемы, заявленные в начале войны. По подсчетам американцев, всего за время войны стоимость этих поставок составила около 50,1 млрд долларов (610 млрд долларов в ценах 2008 г.), из которых в 31,4 млрд оценивались поставки в Великобританию, 11,3 млрд — в СССР, 3,2 млрд — во Францию и 1,6 млрд — в Китай. Обратный ленд-лиз (поставки союзников в США) составил 7,8 млрд долларов, из коих 6,8 млрд пришлись на Великобританию и страны Содружества. Москва признала свой долг по ленд-лизу в размере 9,8 млрд долларов, но это была гигантская сумма, погасить которую Советский Союз ни наличной валютой, ни золотом не мог (для этого понадобилось бы 8722 т золота, тогда как в 1953 г. золотой запас СССР составлял 2050 т). К тому же золото Сталину нужно было для введения золотого советского рубля, который с 1937 г. был привязан к американскому доллару, а с 1 марта 1950 г. его привязали к советскому золотому запасу по курсу 4,45 рубля за грамм золота[142]. Но оплачивать военные долги надо было. И тут вспомнили про трофейные ценности 

***

В конце войны западные союзники развернули секретную операцию Safehaven (англ. –– «безопасная гавань») по розыскам награбленного и перемещенного гитлеровцами золота и разного ценного имущества. Для этого были созданы специальные поисковые команды «монументалистов» (monuments men), состоявшие из специалистов в области культуры и искусства (ил. 45). Первая их группа появилась в Сицилии летом 1943 г., а в июне 1944-го вместе с союзными войсками в Нормандии высадился боевой отряд из 12 монументалистов; потом их ряды приумножились. Всего в подразделениях MFAA (Monuments, Fine Arts, Archives) на Западном фронте, в Италии, Греции и на Балканах служили около 400 человек из 15 стран, в основном американцев и англичан. Идя за авангардом союзных войск, монументалисты искали тайники со всевозможными ценностями и нашли на занятой союзными войсками территории Европы более полутора тысяч тайников и обустроенных хранилищ. В соляной шахте Меркерс был найден остаток золотого запаса Третьего рейха (около 90 т). Кроме того, было найдено 10,7 млн предметов искусства, культуры и старины общей стоимостью около 5 млрд долларов того времени. Ценности изымались также из банков, замков, особняков, монастырей и церквей. Из конфискованных ценностей был образован залоговый фонд, который европейские страны заложили в американские банки для получения кредитов на восстановление экономики подвластной США части Европы по плану Маршалла[143].

Однако Советский Союз, вынесший на своих плечах основную тяжесть борьбы с фашизмом, к дележу военной добычи западные союзники не допустили. Это вынудило Сталина провести на занятых советскими войсками территориях Восточной и Центральной Европы операции, аналогичные Safehaven. Трофеями войны были забиты склады и спецхраны причастных к этому советских ведомств. В Москве также знали, что американцы принимают для оплаты военных долгов и залога не только банковское золото и драгоценности, но и культурные ценности и антиквариат, которые выделялись в особую категорию ценного имущества (assets). Это были высоколиквидные активы, которые разные страны выгодно продавали, брали под них кредиты, оплачивали долги, а американцы и англичане финансировали содержание своих военных баз. Имея под рукой такие же активы, советское руководство не могло ими не воспользоваться, –– и ими воспользовались.

Сведения о том, как Советский Союз погасил свой огромный долг, крайне скупы. Есть лишь информация, что Москва признала в качестве долга 9,8 млрд долларов, после чего начались долгие переговоры, увенчавшиеся в 1972 г. подписанием советско-американского соглашения об урегулировании расчетов по ленд-лизу, согласно которому Советский Союз обязался к 2001 г. поэтапно выплатить 722 млн долларов в счет погашения долга. Но отсюда следует, что 9,1 млрд долларов к 1972 г. уже были погашены! Когда и за счет чего?

Расклад по ленд-лизовскому долгу американцам был таким. Оружие, военная техника, боеприпасы, амуниция и продовольствие, которые были использованы союзниками для нужд войны или уничтожены в боях, оплате не подлежали. Но имущество ленд-лиза, которое осталось от войны, союзники должны были вернуть или оплатить его стоимость. Из общей стоимости военных поставок в СССР (9,8 млрд. долларов) американцы и англичане оценили уцелевшее военное имущество в $2,6 млрд. Советский Союз стал возвращать бывшим союзникам их военную технику[144], вследствие чего к концу 1940-х гг. сумма ленд-лизовского долга уменьшилась вдвое.

Некоторые полагают, что американцы скостили советский долг за ленд-лиз, учитывая огромные потери Советского Союза в войне, но это глупость. Администрация Г. Трумэна разработала планы массированных ядерных ударов по СССР и прощать долги бывшему союзнику, ставшему главным врагом, не собиралась. Поэтому советско-американские переговоры по ленд-лизу затянулись надолго. К началу 1950-х гг. сумма американских претензий снизилась до 800 млн долларов, а СССР готов был заплатить не более $300 млн. Шел торг, но холодная война, грозившая перейти в ядерную, прервала процесс и ленд-лизовский долг повис в воздухе.

К этой теме вернулись во время политики разрядки в начале 1970-х. Во время визита президента США Р. Никсона в Москву в 1972 году было достигнуто соглашение о погашении военного долга по ленд-лизу. Советский Союз согласился выплатить $722 млн частями до 2001 года, и 48 миллионов заплатил почти сразу же. Потом начался новый этап холодной войны, и оплаты прекратились. Лишь во времена перестройки стороны окончательно договорились, что СССР погасит ленд-лизовский долг в сумме $674 млн до 2030 года. После развала Союза этот долг был приписан к долгу Российской Федерации Парижскому клубу кредиторов и погашен в 2006 г.

В ленд-лизовской эпопее есть любопытный факт: в начале 1950-х гг. советский долг по ленд-лизу непонятно как уменьшился с 1,3 млрд долларов до 800 миллионов, что эквивалентно 387 т чистого золота. Уцелевшую военную технику Советский Союз уже вернул, золото для оплаты долга использовать не мог, потому что 1 марта 1950 года был введен золотой сталинский рубль, обеспеченный золотым запасом страны. Отправка в Америку большой массы золота подрывала стабильность рубля, чего советское руководство допустить не могло. Чем же погасили эти полмиллиарда долларов?! Я вижу лишь одно разумное объяснение.

В 1950 г., когда пришел срок оплаты, под рукой не было ничего, кроме природных ресурсов и «добычи войны». Их использовали в расчетах, хотя после смерти Сталина расплачивались и золотом, так как к началу 1960-х гг. золотой запас СССР усох наполовину, но поначалу золото не трогали, а, как и все, использовали «дары войны». А теперь вспомним: в письме-ребусе доктора Штрауса, известившего Кучумова о передаче американцам уцелевших деталей Янтарной комнаты, указан 1950 г. — год начала советских выплат долга по ленд-лизу. Это совпадение не случайно, и оно коснулось не только Янтарной комнаты.

***

В конце 1940-х гг. в СССР прошла кампания «трофейных дел», в ходе которой у именитых советских военачальников, партийно-государственных бонз, офицеров спецслужб и видных деятелей культуры изымались разного рода ценности, которые они купили за свои деньги или «по случаю» украли. Самые громкие «трофейные дела» связаны с именами маршала Победы Г. К. Жукова и людей из его окружения, к которым относился и генерал-лейтенант Телегин. Причем, всё изъятое по этим делам ценное имущество, имевшее спрос на мировом рынке, загадочно исчезло[145]. Но куда? Ответ на этот вопрос дает судьба трофейной коллекции того же генерала Телегина, о которой через много лет поведали журналистам «Комсомольской правды» его родственники.

В приговоре Военной коллегии Верховного суда СССР по «делу Телегина» говорилось: «Следствием установлено, что Телегин К. Ф. в 1944–1946 гг. расхищал и присваивал в крупных размерах трофейные ценности и имущество, подлежащие сдаче государству, которые он из-за границы вывез в Москву. При обыске у Телегина изъято…». Дальше шел длинный список конфискованного добра, где среди прочего значились 16 кг изделий из золота и серебра. Коллекция же картин генерала состояла из шедевров живописи старых европейских мастеров. После ареста Телегина в январе 1948 г. она была изъята Министерством госбезопасности СССР и бесследно исчезла. Судя по документам, показанным Смыковым[146], стоимость коллекции составляла (в пересчете на 2004 г.) не менее миллиарда долларов, сейчас вдвое больше![147]

Журналисты спросили: «Было ли мародерство?» Смыков ответил: «Юридически никакого мародерства не было! В Германии после войны были созданы специальные трофейные службы, которые оценивали и официально продавали имущество, изъятое у фашистов (через ГУСИМЗ. – А. М.). И всё, что дед привез из Берлина, было официально куплено. Повторяю: О-ФИ-ЦИ-АЛЬ-НО. Вот копии материалов дела. По ним видно, что у Телегина при обыске были изъяты 42 счета и квитанции на купленные им за границей вещи. Однако в ходе следствия эти документы странным образом исчезли. Я считаю, их уничтожили»[148].

Когда журналисты стали листать толстую кипу листов с описью имущества, изъятого МГБ у Телегина, Смыков сказал: «Это всё мелочи, вам бы посмотреть так называемые “телегинские списки”».

– Что это такое?

– Списки, составленные самим Телегиным, или официальные акты. 20 листов с накладными, где перечислены около 200 наименований. Картины, скульптуры, оружие, музыкальные инструменты, которые были вывезены ведомством Берии в СССР. И многое другое. В том числе – предметы эпохи Возрождения, экспонаты Дрезденской галереи и Лувра. Думаю, ими расплачивались по ленд-лизу с Америкой, потому что две трети полотен из списка сейчас находятся в США. Телегина жестко допрашивали: где эти списки? Он говорил, что их не существовало»[149].

На самом деле списки существовали, но Телегин их надежно спрятал, потому что надеялся вернуть конфискованные вещи, легально купленные им в советских трофейных магазинах. После реабилитации в 1953 г. Телегин несколько раз подавал апелляции с просьбой вернуть конфискованное. «Но куда там! – с горечью изрек Смыков. – Его вызвал какой-то завотделом ЦК КПСС и сказал: “Еще скажи спасибо, что мы тебя реабилитировали”»[150]. После публикаций в «Комсомольской правде» жена Игоря Смыкова, Светлана попыталась через суд компенсировать хотя бы часть стоимости уплывшей в США коллекции Телегина, обозначив сумму иска в «смешные» 100 млн рублей. Всё окончилось внезапной смертью в возрасте 43 лет главы семейства.

Ленд-лиз и ныне хранит свои тайны, где глубоко захоронены судьбы изъятой МГБ трофейной коллекции генерала Телегина, «кёнигсбергской» Янтарной комнаты и огромной массы «даров войны», найденных советскими трофейными службами в Восточной Европе. По итогам Второй мировой войны от Германии отошли значительные территории (Восточная Пруссия, Нижняя Силезия, часть Саксонии, Судеты, часть Рейнской области и др.), где она лишалась прав на всё движимое и недвижимое имущество, коим победители могли распоряжаться по своему усмотрению. И им союзные державы распорядились, каждая по своим интересам. Американцы львиную долю «даров войны» присвоили; советское руководство использовало их для расчетов по долгам войны. Когда пришел срок платить, трофейные ценности, найденные в Восточной Европе и изъятые по «трофейным делам», как ценные финансовые активы передали американцам.

Передали не только «немецкую» Янтарную комнату и реликвии янтарных музеев, но и всё культурно-историческое наследие Пруссии, захороненное по приказу Э. Коха и его сподвижников в древней прусской земле. Ответственным за эту акцию был А. Роде, который на допросе в комендатуре Кёнигсберга в конце июня 1945 г. сдал советским компетентным органам все известные ему хранилища ценностей. Их быстро опустошили. Весной 1945 г. Восточная Пруссия являла собой крупнейшее в Европе кладбище сокровищ, а через год оно было пусто. Все поисковые комиссии (начиная с Кучумова и Трончинского), работавшие с весны 1946 г. в Восточной Пруссии, в тайниках ничего не нашли.

С 1964 по 1984 г. по заданию Министерства культуры РСФСР в бывшей Восточной Пруссии под крышей КГБ работала Калининградская геолого-археологическая экспедиция, искавшая сокровища, захороненные Кохом и Роде. Экспедицией было вскрыто и обследовано более 130 объектов, собран большой фактический материал, но крупных находок не было. Руководитель экспедиции Е. Е. Стороженко, подводя итоги 20-летней работы, с грустью призналась: «В общем, сдали в местный музей около 400 находок. В основном бытовая посуда, мраморные статуи, другие произведения искусства, не представляющие большой художественной ценности»[151]. Хотя летом 1945 г. группа Брюсова отправляла из Кёнигсберга в Москву вагоны, груженые музейными ценностями. Потом их отправляли из Кёнигсберга в Берлин, где передавали американцам в уплату долга за ленд-лиз. В этот круговорот попали и уцелевшие части Янтарной комнаты.

***

Однако хрупкие янтарные панели, упакованные в огромных деревянных ящиках, транспортировать было сложно, поэтому американцы оставили их в Германии (а не вывезли морем в США, как полагал Штраус) и вместе с другими трофейными ценностями хранили на одной из военных баз или в Мюнхенском центральном пункте сбора. Для американских генералов «урожай войны» был большой проблемой, они не знали, куда деть миллионы предметов общекультурного и музейного значения! Полтора миллиона вернули законным владельцам –– европейским музеям и частным лицам, при наличии доказательств владения. Что делать с остальными вещами жертв войны (около 9 млн единиц!), американские генералы не знали, а их военные базы и хранилища были забиты ими. Наконец, в 1951 г. было принято решение: бесхозные «дары войны» раскассировать. Часть имущества жертв войны «прихватизировали» американские военные (согласно должности и званию); часть предметов музейного значения передали немецким музеям (как правило, провинциальным, где их и спрятали); а часть трофеев войны распродали[152].

И в этот момент, как я полагаю, уцелевшие детали Янтарной комнаты оказались в руках Ф. Хенкензифкена. Но в одиночку он не мог ни хранить израненное сокровище, ни тем более собрать его часть. Действовала группа лиц. Скорее всего, как и Хенкензифкен, это были нацисты –– ветераны вермахта и СС, молодая поросль гитлерюгенда. Для них «немецкая» Янтарная комната являлась сакральным сокровищем, потому что таким она была и для Гитлера, который хотел сделать ее центральным экспонатом своего грандиозного Музея народов в Линце. Золото и деньги на зарубежных счетах у ветеранов СС были, и им не составило труда выкупить у американцев искалеченные войной детали Янтарной комнаты. Их доставили в Кассель на Wilhelmshöhe, отреставрировали и собрали, если не целиком, то в виде фрагментов, один из них в 1960 г. зарисовал Хенкензифкен.

Когда стало известно, что после войны Хенкензифкен поселился в Касселе, где сделал зарисовку янтарной стены, руководство ГМЗ «Царское Село» обратилось в Гессенский земельный музей с просьбой прояснить ситуацию с этим рисунком, а также сообщить что-либо о возможном нахождении частей Янтарной комнаты в Касселе во время или после войны. В ответном письме было сказано: «К сожалению, должны Вам сообщить, что мы не нашли в наших документах каких-либо ссылок на то, что Янтарная комната или части Янтарной комнаты когда-либо находились в Касселе. Мы также не нашли в наших документах каких-либо ссылок на господина Фридриха Хенкензифкена или Ханса Герлаха». Сообщалось также, что ни Хенкензифкен, ни Герлах никогда не работали в Немецком музее обоев[153].

И то, и другое –– правда. Как мне потом удалось узнать, Хенкензифкен работал смотрителем за замком со статуей Геркулеса в лесном хозяйстве на Вильгельмcхёэ. Присматривая за статуей античного божества, он присматривал и за янтарными панелями, которые оказались не в музее, а у названных нами неонацистов. Для них это –– не шедевр искусства, национальная реликвия или финансовый актив, а «сокровище фюрера», к которому надо относиться соответственно. Поэтому они будут его прятать и никому не отдадут, тем паче России. Где сейчас находится «прерогатива фюрера», я не знаю. Возможно, там же, на холме Вильгельма, под замком со статуей Геркулеса; возможно, ее куда-то перевезли. Но интуиция подсказывает мне, что уцелевшие детали Янтарной комнаты находятся в Касселе, или окрест его.

- «По соображениям государственного порядка…» -

Драматическая судьба Янтарной комнаты не могла не стать государственной тайной не только Советского Союза. Судьба золота и культурно-исторических ценностей, перемещенных в ходе и по итогам Второй мировой войны, составляют тайну всех государств, причастных к этому: держав-победительниц; условно нейтральных стран (Швейцарии, Швеции, Испании, Португалии, Турции, Аргентины и др.), а также Германии и ее союзников. В США, куда перетекла основная масса ценностей, награбленных Гитлером и найденных американскими военными и «монументалистами», эта информация была засекречена на 99 лет. То же самое в Великобритании. В других странах было по-разному. В СССР информация о золоте и финансовых активах, переданных американцам в уплату долга по ленд-лизу, тоже была засекречена, полагаю на век, хотя что от нее осталось после хрущёвско-серовских «расчисток архивов» НКВД‑МГБ, не знаю. Я давно это подозревал, а когда получил доступ к архивным документам 1-го отдела Министерства культуры РСФСР, то убедился в этом.

Многие годы упомянутый отдел возглавлял полковник КГБ СССР Г. С. Фурс. Я видел этого человека у А. М. Кучумова, он опекал его и регулярно навещал (перед нашими встречами!) в Доме ветеранов архитекторов в г. Пушкине, где доживал свою жизнь Анатолий Михайлович. В журнале посетителей он записывался как Г. С. Форс, под этой фамилией он фигурирует в моих книгах о Янтарной комнате. Но теперь выяснилось, что его настоящая фамилия Фурс.

К этому человеку стекалась вся появлявшаяся в мире информация о Янтарной комнате, и он же санкционировал все публикации о ней в СССР. Ни одна статья, ни одна книга Юлиана Семёнова или кого-то еще о Янтарной комнате не выходила без санкции Фурса. Он же отслеживал деятельность ретивых искателей пропавшего сокровища, и если нужно было –– то пресекал. В архивах КГБ есть любопытная переписка между полковником Фурсом, заместителем министра культуры РСФСР В. М. Стригановым[154] и главным редактором «Комсомольской правды» Г. Н. Селезнёвым –– будущим спикером Государственной думы РФ. На многих документах, справа вверху, начертано: «Управление государственных тайн…», –– при таком-то субъекте РСФСР. Приведу тексты трех писем.

Письмо главному редактору газеты «Комсомольская правда» тов. Селезнёву Г. Н. № 04‑18 от 19.05.1982 г.:

«Уважаемый Геннадий Николаевич!

В Министерстве ознакомились с присланным Вами материалом писателя Ю. Семёнова и с нашей стороны нет никаких вопросов в смысле его публикования. Более того, публикация может привлечь внимание прогрессивных деятелей в западных странах к этой проблеме. Однако полагали бы возможным посоветовать Вам проконсультировать изложенные в 19 главе (стр. 2) соображения о работе Г. Штайна в архивах Калининграда. Нам до сих пор было известно, что соответствующие компетентные органы полагали такую акцию нежелательной по соображениям государственного порядка. Возвращаем Вам полный текст рукописи. Заместитель министра В. М. Стриганов»[155] (ил. 47).

«Компетентными органами» в Советском Союзе называли КГБ. И вот эти органы считали «нежелательной по соображениям государственного порядка» работу Г. Штайна по розыскам Янтарной комнаты, боялись, что найдет. «Соображения государственного порядка» –– это печать гостайны, наложенная на судьбу нашего национального сокровища. Поэтому КГБ и союзная ему «Штази» мешали Штайну, вели по ложному пути. Помогли лишь однажды, когда разведка «Штази» узнала о сокровищах (включая детали Янтарной комнаты), захороненных немцами в саксонской соляной шахте Граслебен‑1, которые в мае 1945 г. вывезли американцы. Об этом сообщили Штайну, и эта информация стоила ему жизни.

Письмо замминистра культуры РСФСР В. М. Стриганова в Управление по охране государственных тайн в печати при Челябинском облисполкоме, от 23.08.1978 г. (на № 42 от 07.08.78 г.): «Министерство культуры РСФСР рассмотрело статью „Судьба Янтарной комнаты“ и в связи с содержащимися в ней нежелательными для опубликования сведениями и неточностями не считает целесообразным публикацию ее в газете „Вечерний Челябинск“»[156]. Внизу стоит подпись Г. С. Фурса и дата: 24.08.78.

Письмо главного редактора «Комсомольской правды» Г. Н. Селезнёва заместителю министра культуры РСФСР В. М. Стриганову. № 196 от 19.04.1982 г.:

«Уважаемый Василий Михайлович!

По договоренности с тов. Мелентьевым направляем Вам на визу главы из повести Юлиана Семёнова „Лицом к лицу“, подготовленные для публикации в „Комсомольской правде“. Главный редактор. Подпись». Слева на письме резолюция Стриганова: «т. Г. С. Фурсу. Прошу не затягивая посмотреть». Внизу написано его же рукой: «17.05.82 дан ответ. Копия ответа прилагается. 17.05.82 г.»[157] (ил. 48, 49).

Как видим, не главред «Комсомолки» и не замминистра культуры РСФСР, а полковник КГБ Фурс решал, будут ли опубликованы главы из книги Юлиана Семёнова или другие материалы с информацией о Янтарной комнате или нет. Фурс решал, нужно ли допустить Г. Штайна к калининградским архивам или не нужно. Фурс пожизненно опекал А. М. Кучумова, чтобы тот не сболтнул лишнего в разговоре с таким въедливым исследователем, как Ваш покорный слуга. Всякий, кто что-то знал о подлинной судьбе Янтарной комнаты, догадывался о ней или слишком далеко зашел в своих поисках, попадал под колпак КГБ, «Штази» или западных спецслужб и плохо кончал.

Послепутчевой осенью 1991 г. два высших чина советской военной разведки –– 1-й заместитель начальника ГРУ генерал-полковник Ю. А. Гусев и генерал-майор В. Г. Ваганов направили секретную докладную на имя последнего министра обороны СССР маршала Е. И. Шапошникова, где изложили известную им информацию о местонахождении сокровищ, похищенных гитлеровцами в годы Второй мировой войны, включая Янтарную комнату. Маршал Шапошников вызвал к себе генералов и после разговора с ними санкционировал два послания на имя последнего президента СССР М. С. Горбачёва и первого президента России Б. Н. Ельцина, который в ходе состоявшегося вскоре визита в ФРГ громогласно заявил, что знает, где находится Янтарная комната. Зимой 1991 г. на бывшем секретном объекте Третьего рейха «Ольга S III» возле тюрингского городка Ордруф, где после войны разместился советский военный гарнизон, были проведены масштабные поисковые работы, устроенные германским правительством, но они ничего не дали[158].

Этой историей заинтересовался рижский журналист С. Турченко; стал усердно «копать», и тут его пригласил на разговор в ГРУ 1-й замначальника этого ведомства генерал-полковник Гусев, который накануне вернулся из Германии, где с группой военных разведчиков обследовал объект «Ольга S III». Вот как Турченко описал их разговор: «Коротко расспросив о моем интересе к поиску Янтарной комнаты, Юрий Александрович долго перечислял десятки случаев гибели разведчиков, ученых, журналистов, более или менее близко подошедших к разгадке ее тайны. А в конце сказал фразу, которая врезалась мне в память навсегда: „Допустим, я знаю, где находится Янтарная комната. Но если я скажу, что знаю, не говоря даже где, и если об этом станет известно тем силам, которые не заинтересованы в раскрытии этой тайны, то даже мне, при моей должности, не прожить и недели, да и вам тоже»[159]. А через неделю после той беседы Гусев попал в очень странную автомобильную катастрофу, которая озадачила даже начальника Управления Госавтоинспекции МВД России генерал-лейтенанта В. А. Фёдорова, выезжавшего на место трагедии. Коллега погибшего, генерал Ваганов, с головой ушел в работу и на «посторонние темы» больше не разговаривал.

Достоверно известно о гибели 17 человек, так или иначе связанных с судьбой Янтарной комнаты. И здесь надо понимать, что причиной их смерти является не сама Янтарная комната, а гигантские по своей стоимости и морально-политическому значению ценности, перемещенные в ходе и по итогам Второй мировой войны. Штайна убили не за то, что он нашел в саксонской шахте «лишние» янтарные панели из Кёнигсберга, а потому, что в эту шахту гитлеровцы свезли 60 транспортов с награбленными в Европе сокровищами тысячекратно большей стоимости, которые умыкнули американцы. То же с «немецкой» Янтарной комнатой, которую американцам передали в Берлине советские оккупационные власти. Вместе с ней передали огромную массу трофейных ценностей, реквизированных в Восточной Пруссии, Силезии, Саксонии и других местах. Судьба этих ценностей составляет государственную тайну многих стран, и они свои тайны стерегут. Загадка Янтарной комнаты лишь один элемент этой огромной тайны XX века[160].

Судьба Янтарной комнаты –– это проблема не кладоискательская, а историко-политическая и прецедентная. Советское руководство расплачивалось сокровищами Эрмитажа и Гохрана за индустриализацию, тем паче оно могло расплатиться немецкими трофейными ценностями за ленд-лиз. Среди этих трофеев случайно оказался «немецкий Янтарный кабинет», и его отдали в уплату долга американцам вместе с другими «дарами войны». Участников тех событий давно уже нет в живых, поэтому совершенную ими ошибку настала пора признать и не устраивать шумные мистификации, которые нужны только падким на сенсации туристическим фирмам и журналистам.

Что же касается уцелевших частей довоенной Янтарной комнаты, следы которых теряются в начале 1960-х гг. на холме Вильгельма, то, учитывая всё вышесказанное, не знаю, есть ли смысл их искать, играя в кошки‑мышки с похитителями. Ведь, как ни горько об этом писать, искомой Янтарной комнаты больше не существует, ее погубила война[161]. Титаническим трудом царскосельских мастеров-реставраторов, при поддержке правительства Российской Федерации и частных спонсоров в Екатерининском дворце Царского Села воссоздана Янтарная комната, которую тоже можно назвать чудом света, и его создателям наш нижайший поклон. Хотя новая комната является точной копией старой, она уникальна и выглядит лучше той, которую украла у нас война. Пройдет время, янтарь нальется теплом, заиграет благородными красками, и взглянуть на уцелевшие части старой комнаты (если они найдутся) можно будет разве что из любопытства или сострадания, как на израненное сокровище, память о котором мы с болью в сердце храним. Но, помня о прошлом, надо жить настоящим и думать о будущем. Слава богу, у нас есть возрожденная Янтарная комната, будем ею любоваться и ее беречь. И надеяться, что новой страшной войны на нашей многострадальной земле не будет, хотя фактически она уже идет (ил. 50).

19.11.2024