И. Г. Степаненко (1951-2018),
старший научный сотрудник

С юности будущая императрица Екатерина II предчувствовала свое высокое предназначение и устремлялась к его исполнению. Она строила свою судьбу, внимательно всматриваясь и вслушиваясь в происходящее, улавливая новые идеи, окружая себя нужными людьми, развивая природные задатки характера и ума, с ранних лет «серьезного, расчетливого и холодного». По словам В. О. Ключевского, Екатерина «хотела стоять в уровень с умственным и художественным движением века»[1], и это ей удалось.

Знаменем эпохи был Вольтер, имя которого в начале ее царствования «определяло в стране человека высшей культуры»[2] и которого она назвала своим учителем. Поскольку увлечение Вольтером разделяли с императрицей русские масоны («почти сплошь вольтерьянцами» были близко стоявшие к ней члены первого «Елагина союза»), то непосредственное окружение Екатерины II оказалось масонским[3].

Известно, что «в течение 1763 г. Екатерина, потребовав сведений о целях масонских собраний, объявила себя покровительницей ордена в своем государстве и попечительницей ложи в Москве»[4]. Основанная в 1784 г. в Петербурге на средства государыни ложа получила название императорской, а польское масонство в Варшаве приняло для национального Великого Востока имя «Екатерина под Северной звездой»[5]. Масонство стало популярным, распространилось быстро и повсеместно. Едва ли не половина всех печатных изданий была в той или иной степени связана с воззрениями братьев, их пропагандой морального самоусовершенствования, филантропической деятельностью и верой в Высшего Архитектора Вселенной[6].

Характерным для духа времени является высказывание русской государыни при избрании ее в 1768 г. почетным членом Берлинской Академии наук: «Вся моя наука состоит в знании, что все люди братья»[7]. Оно перекликается с эпиграфом повести М. М. Хераскова «Нума Помпилий, или Процветающий Рим»: «Да памятуют все человеки, что они братья суть!»[8]

В «философский век» лучшие люди были философами, а государя украшала репутация философа на троне; примером служил император Марк Аврелий, изложение мыслей которого было издано в начале царствования Екатерины II (самой Екатериной немало сказано на тему, каким должен быть государь)[9].

Необходимо, однако, помнить, что в ту эпоху название «тонкий философ» являлось синонимом слова теософ. Так случилось, что с философией, с наследием великих философских систем Греции и Востока в России знакомились именно через теософию, и теософия «составила лучшую традицию знания о „целом мире“, которой так дорожили впоследствии и Вл. Соловьев, и Павел Флоренский»[10]. В Европе увлечение теософией было связано со стремлением «понять древние эзотерические учения, включая и восточные», желанием их синтезировать. «Поэтому теософия, родившаяся самостоятельно и независимо от масонства, стала в XVIII столетии и масонской философией, трактующей вопрос о строении и Вселенной, о происхождении человека и о бессмертии души»[11].

Екатерине, отвергавшей своим практическим умом любого рода мистику, было, однако, близко неверие последователей учения теософии ни в божественные, ни в сатанинские чудеса. В 1760–1770-е гг. у императрицы и ее подданных-масонов был общий путь и общие интересы. Они тесно сотрудничали при организации Вольного экономического общества. В своей игре в философию они разделяли учения стоиков, скептиков, вместе отдавали должное Цицерону, Демосфену, Марку Аврелию, Сенеке; и в то же время они были эпикурейцами. Именно тогда Екатерина приказала перевести и напечатать «Энеиду» Вергилия, в которой символически показаны странствия неочищенной человеческой души.

Эта тема стала главнейшей в пейзажных английских садах, увлечение которыми Екатерина тогда остро переживала, что вылилось, прежде всего, в строительство ее царскосельского английского сада. Создание новой эстетики садового искусства, воплотившейся в «свободном английском парке», патронировали масоны. Екатерина переводила и комментировала садовые трактаты подобно тому, как русские «свободные каменщики» (в том числе П. Гонзага, Д. Самборский) переводили и комментировали, а тем самым «пропагандировали в России теории французских масонов, таких авторов, как Г. Робер, аббат Делиль, Ф. Жерарден»[12].

Вследствие этого в царскосельских садах возникли постройки, отсылавшие к различным эпохам и странам — подражание масонским садам, программы которых были основаны на путешествиях — аллегориях испытания неофита, которые в то же время давали географическое и топографическое представление об определенной стране[13].

Однако скрытый смысл захвативших ее внимание предметов не входил в круг интересов Екатерины II, которая не могла увлечься настоящим масонством с его жаждой тайных знаний: ее рациональному, чуждому мистики уму импонировало лишь насквозь проникнутое рационализмом новоанглийское масонство 1770-х гг.

Под влиянием Вольтера Екатерина II видела смысл человеческой деятельности в том, чтобы постичь «законы разума» и на их основании построить жизнь своего духа и тела. Стремление именно к этой цели проповедовалось в масонских организациях, и Екатерина разделяла типично масонскую мысль о том, что счастье не во внешних условиях нашего существования, а в нас самих, поэтому нужна не политическая свобода, а свобода духа, и была уверена, что отыскать добродетель можно только при помощи истинного просвещения, что совершенствование отдельного человека приводит к улучшению общества. Ей не могла не импонировать масонская идея о самопознании, о возвышении человеческой природы, стремление вольных каменщиков достичь рая на земле путем нравственного, умственного и физического совершенствования каждой отдельной личности, их убеждение, что «масонство — это перевоспитание взрослых человеков»[14]. Благожелательному отношению к масонам благоприятствовало и то, что почитание государя возводилось ими в должность. Не вызывало протеста отрицание масонством церковной иерархии и обрядной стороны религии, его призыв к широкой и неустанной благотворительности.

Необходимо отметить, что помимо рациональности и реалистичности первоначального масонства императрицу сближала с ним мифологическая ученость.

Свое credo Екатерина выразила созданием царскосельских «Северных Дельф». Камеронова галерея — их символ — стала фасадом и образом Терм, построенных Екатериной для себя вместо задуманного дворца во вкусе римских императоров. Светлая колоннада, как бы летящая над парком, стала, в сущности, центром мира, возникшего по воле Екатерины в Царском Селе.

Сосредоточение высоких идей, вдохновения, творческого полета создало совершенно особую атмосферу места, прочно здесь устоявшуюся. И совсем не случайно, а закономерно то, что при внуке Екатерины именно здесь, в «Северных Дельфах», возник Лицей, расцвел гений Пушкина и на ветвях сада «развесили свои лиры» лучшие русские поэты.

Создавая свое «философское убежище», она стремилась обставить его в соответствии с самыми взыскательными вкусами времени, украсить статуями античных богов, изображениями древних философов и других личностей, возвысивших род человеческий.

Выбором персонажей для скульптурных отливок в Камероновой галерее (принадлежавших к числу наиболее чтимых масонами) Екатерина II выражала свое мировоззрение. Она почти до конца жизни стремилась подтвердить верность взглядам, высказанным ею в «Наказе».

Программа декоративного оформления комплекса была, по-видимому, задана и в общих чертах выработана, когда Екатерина «устраивалась» с мистером Камероном и «мастерила с ним висячие сады и террасы», о чем сообщала своему корреспонденту Ф.-М. Гримму. Императрица, увлекаясь собиранием «антиков» (резных камней), уже в силу своего увлечения обладала многими сведениями из античной истории и мифологии. Камерон, по общему признанию, отличался большой ученостью. Говорить о Камероне, как о человеке, глубоко сведущем в масонской премудрости, можно лишь по косвенным, хотя и довольно отчетливым признакам. Масонская принадлежность Камерона документально пока не подтверждена, что, по сути, не столь важно – известно, что он увлекался такими «масонскими» предметами, как математика, геометрия, магнетизм. При проектировании Терм он применил пропорции золотого сечения, при сооружении улиткообразной лестницы в Холодной бане, вслед за А. Палладио, использовал «спираль Фибоначчи».

Трактат «Термы римлян» позволяет причислить Камерона к «теоретикам изящного», а в те времена все теоретики изящного были связаны с масонством, «эстетика вообще являлась масонской наукой и могла называться „философией искусства"». Ее сторонники не только умели видеть красоту очертаний, масс и красок, но и прозревать их особый смысл, отсюда их активный интерес к иконологии, пристрастие к знакам и символам, понятным лишь посвященным. Масоны учили двум «видениям»: внутреннему и внешнему, умению проникать в суть вещей и природы, за явным видя знаки высшего Бытия. Для них произведения искусства имели два уровня восприятия: одно было открыто для всех, другое понятно лишь посвященным[15]. Создание Камерона представляет собой целый «геологический» срез смыслов понимания образного строя: от лежащего на поверхности до глубинного.

Екатерина была страстно увлекающейся натурой, поэтому не только с модой, но и с глубоко личным отношением к античности связано ее горячее желание жить в обстановке тех легендарных времен и выстроить «греко-римскую рапсодию» в царскосельском, а не каком-либо другом саду.

Как предначертание судьбы воспринималось, что данным ей при рождении именем было София – «божественная мудрость», т. е. Минерва. Есть безусловно интимный момент в отношении человека к своему имени, что, можно предположить, придавало и личный оттенок отношению российской императрицы к образу богини мудрости – «тезки», питало веру в особое предназначение. Российской Минервой ее назвал Вольтер, и она не возражала, чтобы об этом вспоминали почаще. Похоже, что Екатерина II действительно была убеждена в том, что константинопольская София призывает ее к своему освобождению: она до последних дней жизни стремилась к воплощению этой навязчивой идеи (названной Фридрихом II «химерой»), которую, как кажется, считала своей миссией и завещала своим внукам.

В Термах не было ни одного изображения Екатерины II, но все говорило о ней: на Колоннаде находился колоссальный, больше других по размеру, бюст Минервы, которая всеми привычно ассоциировалась с образом самой императрицы[16]. Был отлит также бюст другого ее «аналога» — Юноны, царицы богов.

Воплощение замысла Камерона началось с постройки Бани — места очищения «водой и огнем». По задумке художника мироздание и «естество» человека представили на фасаде Холодной бани, созданной для ухода за телом, как храмом духа, изображения четырех стихий. В нижнем этаже совершалось очищение физическое, в верхнем, в каждом помещении которого (кроме библиотеки) присутствовал камин, хранитель очищающего огня — духовное, и в связи с этим изображены путники-философы, сюжеты, раскрывающие тему обновления, цветения. В скульптурных изображениях, особенно на фасаде и в первом этаже, в изобилии воспроизведена изливающаяся вода. Вода — символ женской стихии, олицетворением которой является Венера (ее образы также многочисленны). Повсеместно встречается огонь, возжигаемый на жертвенниках, и предстают весталки, жрицы богини Весты. Согласно масонской «премудрости» Веста является олицетворением огня — символа творящего начала и центра мироздания.

В мифологии одна Веста была Землей и называлась также Кибелой, вторая была Огнем. Поскольку Екатерину нередко изображали в виде Кибелы, то просвещенное окружение, мысля ассоциативно, могло прозревать Екатерину II не только в образе Земли-Кибелы, но и в образе Весты-Огня. Тем более, что обладавший «мифологической ученостью» Ч. Камерон в совершенстве владел этим подтекстом.

Центральное место в Термах занимал Эрот. Изображения его и устремляющейся в самопознании к Божественной любви Психеи — души — повсюду: статуи в ротонде, в сферистерии, в кабинетах и на Колоннаде. Маленькие боги любви с луками и стрелами — на барельефах и живописных вставках (например, «Поклонение амуру», «Продажа амуров», утраченная ныне, и др.). Древними Эрот мыслился всевластной мировой силой, основной силой мироздания. Согласно Ферекиду, Зевс, создавая мир, превратился в Эрота, а у Платона это демон, спутник Афродиты, выражающий вечное стремление к прекрасному. Именно об Амуре работы Э.-М. Фальконе заметил Вольтер: «Кто б ни был ты — вот твой наставник» (первоначально он украшал будуар маркизы Помпадур). Для установки в галерее была изготовлена бронзовая его копия. В описании этой скульптуры говорилось, что «Купидон пальцем по носу примечает», т. е. грозит указательным пальчиком. Крылатый малыш предостерегающе подносит палец к губам, взывая к молчанию. В трактовке своего владельца масона графа А. С. Строганова он мог представлять Гарпократа — юного Гора, напоминающего о необходимости хранения тайны, недоступной профанам[17].

Круг античных мифологических сюжетов: стихии и времена года, поклонение огню и воде (соединению мужского и женского начал), сцены жертвоприношения и поклонения Амуру, присутствие Весты, весталок, юной Флоры — показывает, что перед нами не бессистемный их набор, а выстраивается и выдерживается одна тема, а именно тема любви как начала всех начал. Наверху, где представлен мир духовный, даются возвышенные символические изображения и олицетворения; внизу, где царит мир земной, — предстают конкретные любовные пары, изображаются различные оттенки любовных отношений.

Когда закончились имевшиеся в наличии оригиналы, формы и слепки изображений чтимых Екатериной персонажей, а галерея была еще недостаточно заполненной, императрица обратилась к одному из своих подданных за пояснениями, кто такие Феспис и другие личности, слепки которых имелись в Академии художеств, а вскоре именно эти персонажи появились на галерее. Глубокая ученость неизвестного нам советчика Екатерины II вызывает уважение, а его масонская принадлежность не поддается сомнению в связи с его толкованием значения такого персонажа, как Веста. Позволю себе привести это, впервые публикуемое, объяснение (оригинал по-французски): «Веста — одна из наиболее великих богинь язычества. Те, кто наиболее глубоко проник в религию философов-пифагорейцев, считают, что под Вестой они понимают мироздание (универсум), которому они придают душу и почитают ее как единственное в своем роде божество иногда под именем „топай” (написано по-древнегречески. — И. С.), что означает „все“, иногда под именем „монас“ (написано по-древнегречески. — И. С.), что означает „единство”. Они говорят, что таково было мистическое значение Весты, которую простонародье почитало как богиню земли и огня. В мифологии известны две Весты: одна — мать и другая — дочь Сатурна. Первая была Землей и называлась также Кибелой или Пале, вторая была Огнем; это в честь последней Нума построил храм в Риме и посвятил своему культу весталок. Представляют Весту держащей в правой руке пламень или лампу, или палладий, или маленькую Викторию (Победу)». В герметическом смысле Веста воплощала мировой огненный центр, алтарь богов, была символом чистого небесного огня, Божественного чистого дыхания[18].

Из материального мира переход через Висячий (райский) сад осуществлялся в «мир духа» — на Колоннаду, вознесенную над бренностью, парящую над землей. Когда Екатерина находилась на галерее, а внизу протекала жизнь ее подданных, в этом ощущался древний сакральный мотив. Державин назвал царскосельскую Колоннаду «Минервы росской храм». Именно храм! Соответствием для Колоннады представляется Акрополь с венчающим его храмом Афины, который водной преградой отделен от храма Софии в Константинополе. Главный фасад галереи обращен на восток, где рождается солнце. Лицом к солнцу неизменно строились все храмы древности: храмы Мемфиса и Баальбека, Серапейон Египта, пирамиды, порталы которых были открыты на восток.

В масонской среде в это время началось увлечение гипотетическими реконструкциями храма Соломона. Почему бы не предположить и в камероновой колоннаде определенную аллюзию на храм Соломона с двумя столпами и водоемом перед фасадом. Сама идея «храмоподобности» служит примером метафорического перенесения образа одного здания на другое — в зодчестве архитекторов-масонов прослеживается много подобных приемов[19]. В этом случае воды Большого пруда вполне подходят на роль священного бассейна перед входом в храм, а в качестве упомянутых в Библии фланкирующих столбов Яхин и Боаз предстают скульптуры Геракла и Флоры. (Сфинксы — символы масонских тайн — случайно ли предполагались они при входе на Пандус?)

Екатерина воспринимала скульптуры, оригиналы которых были найдены в термах Каракаллы в Риме, а формы для отливки удачно приобретены в Италии И. И. Шуваловым прежде всего как прославленные произведения античности. По-видимому, живой отклик пробуждала в ней красота и мощь Геркулеса, сходство этого бородатого гиганта с русским «скифом» и в связи с этим субъективно воспринимаемая причастность к страстно увлекавшей императрицу теме древней русской истории (культ Геркулеса действительно догреческий, и Тайная доктрина подтверждает азиатское происхождение Геркулеса — одного из двенадцати великих богов)[20].

Однако размещение на пилонах галереи статуй Геракла и Флоры Фарнезских, гармонично завершивших облик колоннады Камерона, было не только данью античной традиции. Оно явилось продолжением программы декора, развернутой Камероном в оформлении Холодной бани. Что касается статуи Флоры, то она, как давно доказано, является изображением Венеры[21](в то же время Флора в аспекте богини плодоносящих сил природы может рассматриваться как идентичная Венере). Эти два образа изначально являются символами основополагающих творящих сил мироздания, союза двух сил порождения — огня и воды. Для сведущих в иконологии они олицетворяют два созидающих начала в природе: активное мужское и пассивное, дающее форму женское. Геракл воплощал мужское созидающее начало — огонь, в качестве «героя силы» он рассматривался масонами как изображение «архитектора вселенной», демиурга[22]. Венера — символ великого материнского созидающего начала, символ воды. Как символ природы она идентична Юноне. Она же символизирует Кибелу, нашу Землю, и землю как элемент. Все это Великие матери. В связи с этим вспоминается принятие Екатериной на себя звания матери Отечества, а также то, что изображения Юноны как царицы богов постоянно ассоциировались с российской императрицей (то же самое можно сказать и о Кибеле). Таким образом, присутствием владычицы овеяна Терраса, Колоннада (как при Екатерине называли Камеронову галерею) — средоточие жизни общества, окружавшего Екатерину в Царском Селе, своеобразный форум, заполненный красноречиво молчащими образами.

Впечатляющий символический ряд выстраивался и с одобрения Екатерины и одновременно, как кажется, несколько помимо ее ведения. Вряд ли она во всей глубине и последовательности воспринимала значение и символику тех образов, которые или сама выбирала, или охотно утверждала по выбору советчиков. Нередко она лишь снисходительно соглашалась на предложенную игру, о чем может свидетельствовать, например, тот факт, что Концертный зал первоначально строился как Храм Цереры — высокочтимой Великой матери, статуя которой должна была находиться в открытой ротонде храма. (В указе Кабинета павильон назывался «Цибелиным храмом», т. е. храмом Кибелы.) На плафоне была изображена Юнона — царица богов, а античная мозаика «Похищение Европы» символизировала «завоевание» северной Минервой Европы. Стены внутри украшали картины на темы посвященных Церере Великих Элевсиний, знаки Зодиака, фигуры богов со сферами, циркулями, музыкальными инструментами, приводящими мысли к сосредоточению на пифагорейской символике и других важных для масонов темах. Таких, например, как представленные иносказательно двенадцатью трудами Геракла двенадцать испытаний посвящения, которые приводятся в согласии с эзотерическим значением посвятительных обрядов, полностью соответствующих двенадцати знакам Зодиака[23]. (В то же время в ротонде на барельефе М. Козловского у Аполлона в руках вместо семиструнной лиры — символа семеричной тайны посвящения — изображена пятиструнная, возможно, вследствие позднейших искажений.)

Екатерина устала от аллегорий. Неудивительно, что в 1788 г., ополчившись на масонство, Екатерина гневно приписала на полях документа, где павильон назван Храмом Дружбы (т. е. совершенно по-масонски!): «Слово храм в огороде терпеть не могу», таковой залы нет в Царском Селе, а есть Концертная»[24]. Хотя еще в начале 1782 г. она собственноручно подписала указ об ассигновании средств «на построение храма в саду по плану архитектора Кваренги»[25] и на протяжении долгих лет милостиво и с воодушевлением воспринимала моду на храмы в садах, берущую начало от английского вольного каменщика графа Темпля в Стоу и вызывающую ее непременный энтузиазм и стремление подражать. Известно, что архитектор В. И. Неелов во множестве проектировал для царскосельских садов различные храмы — Дианы, Марса, Венеры, и некоторые из них были построены, но не дошли до нашего времени.

Екатерина осталась верна своим взглядам, но пути императрицы и представителей так называемого второго масонства разошлись.

Если петербургские братья остались с императрицей, то московские составили ей оппозицию, пытаясь создавать свои предприятия без ее помощи и даже против ее воли[26]. Острые опасения вызвало у нее шведское масонство, в стане которого оказался наследник престола. В конце концов, Екатерина приобрела славу «гонительницы масонов»[27]. Ей, строившей жизнь, согласно Вольтеру «по велениям естества», они противопоставляли аскетизм, борьбу с плотью, в которую переходила их «борьба с самостью» и, в качестве основной масонской добродетели — любовь к смерти. Предписывая такие «наисладчайшие для души добродетели», как любовь к ближнему, они в действительности взращивали уныние и ненависть: «Собрания наши невеселые, братья также, говорим мы о вещах, которые нам никак не льстят, напротив же открывают нам все более и более нашу гнусность»[28]. В сущности ими культивировалось такое низменное чувство, как зависть: партия императрицы пользовалась властью, наслаждалась ее радостями и выгодами, партия цесаревича, подавленная и приниженная, скорбела о настоящем и мечтала о будущем; уделом одной была жизнерадостная философия эпикурейцев и материалистов, другая же в молчании должна была упражняться в добродетели[29].

Екатерину обвиняли за «страсть к завоеванию», хотя именно внешнюю политику, шумную и блестящую, выведшую Россию в ряд первых европейских государств, она считала одной из главных своих заслуг. Метя в императрицу, новые масоны порицавшее любимейшего героя — Александра Македонского, «сего повелителя многих стран и завоевателя целого почти света», отрицая не только то, что ей было дорого, но всю систему идей, на основе которой она построила свое царствование.

Екатерина, с ее трезвым положительным умом, сначала смеялась над обрядовой стороной масонства, над «соединением религиозных обрядов с ребяческими играми», а затем под чудачествами она стала прозревать «вольномыслие, опасное для самодержавной своей власти»[30].

Тяжелое разочарование настигло ее, когда разразились ужасные события Французской революции, и она увидела, куда привела та проповедь свободы, которую она столь горячо поддерживала. Императрица развенчала своего кумира. Во время революции она отреклась от него и сделала ответственным за ее крайности[31].

Тем не менее Екатерина продолжала подчеркивать свою приверженность идеалам молодости, светлому, разумному, прогрессивному. Своим «античным домом» она утверждала и отстаивала свой образ мыслей и тем самым переносила в будущее, к потомкам самое себя. Особый смысл приобретает то, что галерея называется Камероновой: она являет послание будущему обоих своих авторов — архитектора и императрицы, и предстает как памятник питавшим век Екатерины «духовным вдохновениям».